«Иммунодефицит»: судьи требуют предоставить им иммунитет

Помните анекдот: «Алло, это прачечная?» Конституционный суд долгое время был не настолько востребован, как Министерство культуры, чтобы нервно отвечать на каждый телефонный звонок. Судьи КСУ жили практически в раю, ведь нагрузка на одного служителя конституционной Фемиды была в десятки раз меньше нагрузки на судей тех же кассационных инстанций, не говоря уже о районных судах, которые просто утопают под ворохом нерассмотренных дел. Если взять график судьи Высшего хозяйственного суда, то за день он может рассмотреть больше дел, чем судьи КСУ за полгода.

Даже с принятием поправок в Конституцию в части так называемого правосудия, когда КСУ согласно ст. 151-1 Основного Закона становится фактически пятой процессуальной инстанцией рассмотрения судебных дел, ничего решительно не поменялось в объемах нагрузки на данный судебный орган. По состоянию на 9 февраля 2017 года за весь период после 30 сентября 2016-го (даты вступления в силу новой редакции Конституции от 2 июня 2016 года) на рассмотрение КСУ поступило всего 55 (!) конституционных жалоб в порядке ст. 151-1 Основного Закона.

Переживая за коллег, что они сидят без дела, субъекты обращения в КСУ периодически подкидывают им работенку — просят ответить на каверзные вопросы. Если смотреть со стороны, то список дел КСУ напоминает нечто среднее между работой справочного бюро «09» и игрой «Что? Где? Когда?».

Что делает пассажир автобуса, который не знает, когда и где будет следующая остановка? Правильно, спрашивает у водителя. Когда 51 народный депутат коллективно не понимает, что такое «следующая сессия», они пишут в Конституционный суд. Моя твоя непонимай! Нихт ферштейн! На эту игру слов КСУ отвечает таким же каламбуром, изложив его в решении №1-рп/2016 от 15 марта 2016 года. И хотя попытка превратить КСУ в справочное бюро была не слишком эффективной (решение №1-рп/2016 практически бесполезно для его инициаторов), тем не менее, этот пример окрылил многих других взяться за перо.

Возьмем, например, наш недоразогнанный Верховный суд Украины. Уже, казалось бы, давно надо посмотреть правде в глаза: нет вас больше, стерли ластиком из текста Конституции. Есть в новой редакции ст. 125 Основного Закона просто «Верховный суд» — как высшая судебная инстанция страны. Никакого «Верховного суда Украины» не существует. Тем более не упоминается эта подпольная организация среди субъектов обращения в КСУ согласно ст. 150 Конституции. Ничуть не стесняясь, верховные судьи апеллируют следующими умозаключениями:

Отсутствие в новой редакции Основного Закона Украины, в частности в разделе «Переходные положения», предписаний о порядке создания любого другого высшего судебного органа <...> дает основания для вывода о правомочности Верховного суда Украины быть субъектом обращения в Конституционный суд Украины с представлением о неконституционности законов Украины или отдельных их положений с З0 сентября 2016 года до образования Верховного суда.

Я обожаю эту школу судебной софистики, но только фраза «дает основания для вывода» и тому подобная чушь, когда надо обосновать нечто, не предусмотренное законом, годится исключительно для судебных решений относительно нас, простых смертных. Ибо Конституционный суд может легко отрезвить так называемый Пленум ВСУ одним намеком: согласно ч. 2 ст. 19 Конституции все органы государственной власти, включая суд, должны действовать исключительно на основании, в рамках полномочий и способом, прямо предусмотренным Конституцией и законами. Поэтому умозаключения даже самых умных людей никак не могут быть обоснованием процессуальной правоспособности ВСУ — нужна прямая норма закона.

На месте КСУ все конституционные представления так называемого Верховного суда Украины можно было бы заворачивать назад, даже не разбирая по существу. Но Пленум ВСУ все пишет и пишет конституционные представления, ссылаясь на недействительную редакцию ст. 150 Конституции, как ни в чем не бывало.

Вопросы на Пленуме ВСУ поднимаются разные — от совсем неуместных, из разряда «обнять и плакать» (как в случае с обращением в КСУ по поводу прокурорской пенсии), до поистине шекспировских. Например, Пленум Верховного суда Украины, который проходил 26 декабря 2016 года, принял постановление №31 и решил задать как бы простой на первый взгляд вопрос: «Дать официальное толкование сочетания слов «в качестве неправосудного», употребленного в ч. 4 ст. 62 Конституции Украины, в аспекте соотношения понятий «неправосудность», «незаконности», «необоснованность», а также в аспекте необходимости официального разъяснения момента установления неправосудности и во взаимосвязи с конституционным принципом «обязательности судебного решения».

От этого филологического любопытства за версту веяло подвохом. Для отвода глаз верховные судьи пытаются делать вид, будто переживают за простой народ, за его судебную защиту: «Практическая необходимость официального толкования сочетания слов «в качестве неправосудного» <...> обусловлена тем, что указанное понятие не получило конкретизации в сочетании с понятиями «незаконности» и «необоснованности» в одном законодательном акте Украины, а это является риском нарушения прав граждан на справедливую судебную защиту и гарантий независимости судей при отправлении ими правосудия».

Только вот не верится этим крокодильим слезам. Тревожит их совсем другое. Эта проблема актуализировалась сейчас потому, что в суд «ушли» дела в отношении судей, осуществлявших «быстрый и не/праведный» суд в отношении участников протестных акций осенью 2013 года и зимой 2014-го. То есть речь идет о «судьях Майдана». Поэтому те, кто стоит за этими судьями, запустили такой механизм вывода их из-под уголовной ответственности, как решение КС.

По одной из версий, в соответствующем толковании понятия «неправосудное решение» через призму ст. 375 УК кровно заинтересованы сами судьи КС. По меньшей мере те из них, кто выносил известные решения (в частности о возвращении Конституции в редакции 1996 года) в интересах Януковича. Как известно, Генпрокуратура в рамках «большого» дела в отношении Януковича расследует факт содействия узурпации им власти со стороны судей КС. Уголовное производство по этому факту расследуется по ст. 109 и 375 УК.

Таким образом, по меньшей мере пять действующих судей КС, включая главу КС (Юрий Баулин, Сергей Вдовиченко, Михаил Гультай, Михаил Запорожец, Наталья Шаптала), имеют в этом деле реальный (очевидный) конфликт интересов. В этом случае их личный интерес входит в противоречие с их служебными полномочиями, и они должны заявить самоотвод в этом деле (ст. 1, 28 закона «О предотвращении коррупции», ст. 19-1 закона «О Конституционном суде Украины»).

Три страницы текста конституционного представления авторы героически умалчивали предмет их главного интереса, пока на четвертой наконец-то не проболтались:

Единственным законом, в котором использовано, но не раскрыто понятие «неправосудный», является статья 375 Уголовного кодекса Украины, положениями части первой которой предусмотрено, что «вынесение судьей (судьями) заведомо неправосудного приговора, решения, определения или постановления карается ограничением свободы на срок до пяти лет или лишением свободы на срок от двух до пяти лет.

Вот где собака зарыта! Их не ст. 62 Конституции и не презумпция невиновности с правами человека беспокоит. В страшном сне все мерещатся судьям три заклятые цифры — «3», «7», «5»… Это не номер телефона. Это — статья Уголовного кодекса. Как там у Высоцкого: «Открою кодекс на любой странице, и не могу, читаю до конца…»

Рассуждая в простой и логичной манере, не свойственной текстам постановлений Верховного суда, служители Фемиды сумели точно сформулировать, что тревожит их душу, когда бессонница начнет игру свою:

Отождествление понятия «неправосудность» с понятием «незаконность» и/или «необоснованность» приведет к тому, что все судебные решения, отмененные судами кассационной инстанции, в том числе решения, в которых суд ошибочно или преждевременно, однако при отсутствии грубой небрежности или преступного умысла, пришел к определенным выводам и которые повлияли на принятие им решения, должны признаваться неправосудными. Однако указанное противоречит конституционно-правовым основам существования правосудия в целом.

Наконец-то наш Пленум ВСУ решил замахнуться на Вильяма нашего, на Шекспира, и поставить фундаментальный вопрос ребром: должны ли судьи нести ответственность за свои отмененные решения?

Дело даже не в форме ответственности — будь то дисциплинарная, гражданско-правовая или уголовная. Вопрос стоит в принципе: я принимал судебные решения, судил налево и направо, часто не вникая в суть дела, но меня самого судить и обвинять нельзя! Потому что это противоречит — ни много ни мало — конституционно-правовым основам правосудия! О как! А почему, собственно? С какой стати? Это почти детское удивление «а нас-то за что?!» со стороны судейского корпуса требует развернутого анализа как с правовой, так и с морально-нравственной точки зрения.

Во-первых, было бы не лишним напомнить нашим верховным судьям «материальную часть»: в норме ст. 129 Конституции четко и недвусмысленно раскрыто понятие конституционных основ правосудия. И принцип иммунитета судей не нашел отражения в нормах Основного Закона. Но Пленум ВСУ даже не пытается придать своему обращению в КСУ сколько-нибудь легитимный вид, прибегая к демагогии. Например, в качестве правового обоснования дается следующее: «<...> в соответствии с пунктом 66 Рекомендаций СМ/Кес (2010) 12 Комитета министров Совета Европы государствам-членам в отношении судей установлено, что толкование судьями закона, оценка фактов и доказательств не должны быть поводом для гражданской или дисциплинарной ответственности, за исключением случаев преступного умысла или грубой небрежности ».

Вы, граждане судьи, в какой стране живете? В Испании? Или во Франции? При чем тут Украина, если документ является рекомендацией для стран-членов ЕС? Давайте для баланса изучим правовые рекомендации в решениях съездов Компартии Китая — там, наоборот, нерадивых судей запросто к стенке ставят… Изучение мирового опыта — дело хорошее. Но при чем тут КСУ, который на основании такого рода аргументов должен вынести свое решение?

По сути, судьи неприкрыто требуют себе иммунитет, рассуждая на тему того, что ошибочное решение они приняли нечаянно, дословно: «ошибочно или преждевременно, однако при отсутствии грубой халатности или преступного умысла...».

Нет, конечно, есть примеры, когда одна судья подписывала что попало, даже не читая, а потом хваталась за голову — мол, это председатель попросил, не виноватая я! Но если мы предполагаем, что судья — дееспособное вменяемое лицо, то, подписав решение суда, данное лицо, наделенное полномочиями судить именем государства, должно отдавать себе отчет в правовых последствиях своих действий. 

Во-вторых, понятие «умысел» тоже великолепно раскрыто в норме ст. 24 УК. Выделяют два вида умысла — прямой (ч. 2 ст. 24 УК) и непрямой (ч. 3 ст. 24 УК):

2. Прямым является умысел, если лицо осознавало общественно опасный характер своего деяния (действия или бездействия), предвидело его общественно опасные последствия и желало их наступления.

3. Непрямым является умысел, если лицо осознавало общественно опасный характер своего деяния (действия или бездействия), предвидело его общественно опасные последствия и хотя не желало, но сознательно допускало их наступление.

Разберем пример. Человек вышел на площадь, достал из кармана револьвер и начал неприцельно палить из него в сторону толпы людей. При этом были жертвы — убитые и раненые… Может ли стрелок утверждать, что совершенное им убийство неумышленное? Ведь он лично не знал жертву, не имел никакого конкретного мотива для убийства, и вообще — целился в другого.

Ответ очевиден: любой дееспособный вменяемый человек должен осознавать, что огнестрельное оружие может причинить тяжкие последствия — например, смерть, — если выстрелить в человека. Достав оружие и произведя из него выстрел, субъект преступления осознавал общественно опасный характер своего деяния, предполагал его последствия и желал (либо же сознательно допускал) их наступление. Поэтому убийство следует квалифицировать как однозначно умышленное, совершенное из хулиганских побуждений.

Судья, который достает мантию и вершит правосудие, должен осознавать, что его решение, провозглашенное именем государства, будет обязательным для исполнения документом, который порождает определенные правовые последствия: наделяет правами либо устанавливает или освобождает от определенных обязанностей. Поэтому всякий судья, если только мы не говорим о вынесении решения за взятку, даже если он ошибается бескорыстно, действует при этом с непрямым умыслом, ведь должен осознавать всю серьезность своих действий, отдавать себе отчет в возможных негативных последствиях, и даже не будучи заинтересованным — допускать их наступление.

Например, судья, который осудил невиновного человека на длительный тюремный срок, должен понимать, что его приговор нанес непоправимый ущерб правам и законным интересам жертвы правосудия. И даже если он не испытывал личной неприязни к подсудимому, равнодушие к его дальнейшей судьбе при вынесении незаконного приговора тождественно непрямому умыслу, предусмотренному ч. 3 ст. 24 УК.

Единственное, что может извинять судью в таком случае, — это причины, по которым происходит пересмотр судебного решения по нововыявленным обстоятельствам. Это существенно важное обстоятельство, которое не было и не могло быть известно суду, а также лжесвидетельство, выявление фальшивого доказательства и/или недостоверного результата экспертизы и т. п., отмена решения суда по другому делу, положенному в основу судебного решения, наконец — признание неконституционным закона, которым руководствовался суд. В других случаях есть все основания говорить об умысле в понимании ч. 3 ст. 24 УК при вынесении неправосудного решения.

И с юридической, и с морально-этической точек зрения всегда должен соблюдаться баланс объема властных полномочий и потенциального наказания за злоупотребления этими правами. Человек, надевший мантию судьи, имеющий право отправить подсудимого за решетку, вплоть до пожизненного заключения, должен на чашах весов взвешивать с одной стороны судьбу подсудимого, а с другой — свою собственную. Так будет справедливо. При этом было бы разумным поставить «фильтр» в виде квалифицирующего признака — наличия тяжких последствий в виде значительного материального или морального ущерба, чтобы отделить случаи постановления неправосудных судебных решений, за которые безусловно следует наказывать, от случаев отмены малозначительных судебных определений, которые сами по себе никому никакого существенного вреда не наносят.

Кроме того, раз уж Пленум ВСУ в своем конституционном представлении упомянул норму ст. 1176 Гражданского кодекса, то уместно обозначить еще одну, прямо вытекающую из всего вышесказанного проблему — это возмещение вреда, причиненного незаконным судебным решением. К сожалению, наш закон очень непоследователен в этом вопросе.

Когда мы говорим о незаконном решении по уголовному делу, то руководствуемся нормой ч. 1 ст. 1176 ГК, согласно которой:

Вред, причиненный физическому лицу в результате его незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения меры пресечения, незаконного задержания, незаконного наложения административного взыскания в виде ареста или исправительных работ, возмещается государством в полном объеме независимо от вины должностных и служебных лиц органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, досудебное расследование, прокуратуры или суда.

Получается интересная картина: человека выпустили из тюрьмы, ему даже заплатит государство «отступных», но никто не виноват и вина ни за кем не будет признана! Такое положение вещей зародилось во времена хрущевской оттепели, когда несколько миллионов людей было реабилитировано и был впервые поставлен вопрос о материальной компенсации их страданиям. Естественно, при таком объеме пострадавших во времена Сталина и речи не могло идти о существенных выплатах. Все ограничивалось учетом тюремного срока как трудового стажа, а также помощью для переезда (переселения) на территорию предыдущего места проживания до заключения в тюрьму или высылку. И это был большой плюс, ведь человек не просто выходил из мест лишения свободы, он получал документ о своей невиновности и закрытии в отношении него уголовного дела.

До этого, во времена культа личности, тоже были недолгие полосы оттепели, когда, например, в 1939–1941 годах при активном участии Лаврентия Берии было выпущено на свободу свыше 400 тыс. осужденных, но никто из них не был реабилитирован — просто им огласили указ Президиума Верховного Совета СССР о помиловании либо о том, что они освобождаются от дальнейшего отбытия наказания. Им могли даже вернуть награды и звания, но ни с кого из них не сняли судимость!

Например, наш великий земляк Сергей Королев уже был Героем соцтруда, главным конструктором всей ракетной промышленности СССР, но при этом имел судимость, которую сняли лишь в 1957 году! И это с его связями…

Поэтому идеология ч. 1 ст. 1176 ГК целиком из далекого прошлого: вас выпустили, скажите спасибо и за это. Виновных в том нет и не будет…

Но если мы сравним данный подход со случаями причинения вреда неправосудными решениями по гражданским делам, то увидим истинное лицо государства:

5. Вред, причиненный физическому или юридическому лицу в результате вынесения судом незаконного решения по гражданскому делу, возмещается государством в полном объеме в случае установления в действиях судьи (судей), которые повлияли на постановление незаконного решения, состава преступления по обвинительному приговору суда, вступившему в законную силу.

Если в сфере уголовных дел хоть деньги предлагают в качестве компенсации «вынужденного отдыха», то по гражданским делам — крепкую дулю с маком от государства.

Парадокс: если в отношении судьи приговора нет, но ущерб от его неправосудного решения есть, то кто виноват? 

И хотя в этой норме ГК прямо не упоминаются хозяйственные и административные дела, но практика показывает, что принцип круговой поруки четко действует при любой попытке привлечь судей либо их работодателя в лице государства к ответственности.

Возвращаясь к тому фундаментальному вопросу, который, сам того не ведая, поставил Пленум ВСУ, следует вот еще что сказать. Закон может прикрывать судью на бумаге, но он не защитит его на улице в жизни. Участившиеся обращения судебных органов относительно ненадлежащей охраны и нарушений общественного порядка в зале суда лишний раз доказывают, что закон и общество крепко взаимосвязаны: не может быть в обществе, где царит правовая вакханалия, спокойной жизни для судей. И никто их не убережет…

Сложно предугадать, как рассудит данный вопрос Конституционный суд, но наиболее оригинальным и по-человечески правильным был бы такой ответ на конституционное представление Пленума ВСУ: судите по закону и по совести, не берите мзды, и тогда вам лично не придется выяснять, что означает слово «неправосудный» в аспекте привлечения к уголовной ответственности по ст. 375 УК.