«Такие, как я, должны решить эту проблему» — доброволец о войне, которую назвали АТО

Как рассказать о войне? Самом страшном порождении рода человеческого. Убивать себе подобных — величайшая трагедия. Но иногда жизнь нам не предоставляет выбора: или ты, или — тебя. И тогда отнимать у человека самое дорогое, что у него есть — жизнь, становится крайней необходимостью. Если в тебя стреляют. Особенно, если от тебя зависят чужие жизни — много жизней. Если ты умеешь защищать Родину и жить для других.

Виктор Дмитриевич — сорокалетний майор МВД в отставке, по-военному подтянут, с загорелым и обветренным лицом. С хорошим чувством юмора. И горькой улыбкой. А иногда во время рассказа его глаза предательски блестят... О войне, которая называется АТО, глазами добровольца Нацгвардии.

— Почему люди идут добровольцами на войну? В нашем взводе есть мальчишка 18-ти лет. Вместе праздновали его 19-летие. Почему этот юноша по собственной воле пошел воевать? Мы не лезли ему в душу. Только оберегали, как могли. Об этом там не распространяются. Конечно, такой вопрос иногда всплывает, но для каждого эта тема очень сокровенна.

Когда начались боевые действия на Востоке, я подумал: все, чего хотел в жизни достичь, уже в принципе сделал. У меня взрослая дочь — она заканчивает магистратуру. А у кого-то — маленькие дети, рой нерешенных проблем и связывающих обстоятельств... Они необходимы семьям, им еще нужно вырастить свои «цветы жизни». У многих сегодня возникает некая эйфория патриотизма. Стараюсь (и всем советую) всегда быть логичным и не идти на поводу у порывов и эмоций, а включать сознание. Мне кажется, что на данном этапе любить свою родину — значит воспитывать своих малолетних детей, потому что именно они — наше будущее. А вот такие, как я, должны решить возникшую проблему. В армии я служил на границе Армении и Азербайджана. Узнал, что такое война. Именно там понял, что мое призвание — с оружием в руках защищать людей. Поэтому сразу после службы пошел работать сержантом ППС (патрульно-постовой службы. — Ред.), а позже воплотил свою мечту — поступил на юридический факультет университета Т. Шевченко. Старался служить честно. Дослужился до звания майора. Ушел в 35 лет, когда в системе МВД начали происходить непонятные мне вещи и появились люди — непрофессионалы своего дела.

В общем, я принял решение. Позвонил. Мне ответили: приезжайте, возьмите документы. Надел рубашку, брюки, туфли, ничего не сказав дома, приехал утром в Киев в условленное место. И тут неожиданно сообщают, что уже сегодня, в 15 часов, отъезжает автобус на базу в Петровцы и я могу успеть. Оперативно прошел ВВК (военно-врачебную комиссию. — Ред.) и как был — при параде, сел в автобус. Позвонил друзьям, чтобы привезли вещи. Через пару дней нам выдали форму, берцы, бушлаты. Форма оказалась просто пластмассовая. Мы называли ее «синькой» из-за сине-черного цвета (качество формы ярко иллюстрирует отрывок одного из постов Юрия Бирюкова в Facebook: «Сергей (75% процентов ожогов) — так и лежит в реанимации и будет там еще долго. Во взорвавшемся кунге было несколько человек. Часть были в украинской форме (дубок), часть — в волонтерской б/у британке MTP (на всех увы, пока не хватает). Сергей был в дубке, он вспыхнул и прилип к телу. Вот и 75% ожогов. Форма MTP начала слегка тлеть, но не загорелась — бойцы отделались легкими поверхностными ожогами. Вот бы всех одеть в нормальную форму. Только где ее ж взять…» — Ред.). У нас собрался хороший опытный взвод, мы понимали, что в таком обмундировании долго не повоюешь. За свои деньги купили экипировку нормального качества. Американские бронежилеты и каски обещали выдать перед отъездом в зону АТО. Но слова не сдержали. Мы поставили ультиматум. Здесь дело не в страхе за свою шкуру. Если обещали — нужно выполнять. Через какое-то время просочилась информация, что похожие бронежилеты всплыли где-то на рынках Киева. Времени до отъезда в зону АТО оставалось совсем мало. Помогли неравнодушные люди, которые купили не только хороший бронежилет, кевларовую каску, но и прибор ночного видения, коллиматорный прицел. В итоге нам все же выдали каски и бронежилеты 4 класса, которые почему-то не выдерживали испытаний и легко простреливались.

Хочется отдельно остановиться на организации. В моем отделении есть парень, который, как все, подавал необходимые документы, прошел ВВК, но в итоге бумаги... испарились. И вот человек без контракта, без надлежащих документов отправляется на войну... Мы ехали в автобусе, полностью забитом боекомплектом, вещмешками, мы сидели на этих ящиках... Все это в корне неправильно. Добрались до места — ближайший блокпост к Славянску.

Отделению из девяти человек следовало разместиться в чем-то наподобие палатки — деревянные балки с натянутым сверху брезентом и размером три на пять метров. Ночью пошел сильный ливень, мы проснулись от того, что плаваем вместе с нашими рюкзаками (палатка располагалась в яме). К тому же укрыться там было негде — регулярно нас обстреливали с первого же дня. Иногда по 17 раз (посчитала журналистка, которая приехала делать репортаж). Практически каждый день мы несли потери — и 200-е, и 300-е (убитые и раненые. — Ред.). На следующий день было решено окопаться в самом быстром режиме. Лопатами рыли себе укрытие, как кроты. Грунт — не земля, а остатки кирпичей, шлак... Лопата не брала. Нужно было поработать сначала ломом. К нам приезжали парни из соседнего, более «мягкого» блокпоста, рвавшиеся понюхать пороха, они и помогли нам окапываться. Мы делали все, чтобы как-то защититься, в противном случае нас ждала глупая, никому не нужная смерть. Мы приехали не для того, чтобы погибнуть, а для того, чтобы победить.

Примерно за неделю удалось вырыть убежище, которое нужно было как-то защитить еще сверху. Без перекрытия мы оказались в яме-ловушке. Обратились к руководству, попросили бетонные плиты. В помощи нам не отказали и привезли... пеноблоки, которые легко простреливаются из автомата Калашникова и совершенно на это не годятся. Вы знаете, в какой-то период показалось, что мы реально никому не нужны. Кроме нашего народа. Все это попахивало сдачей интересов государства. Мерзко отдавало предательством. Выстраивалось в какой-то страшный план по уничтожению патриотичных и активных людей, способных отстаивать не только свои интересы, но и страны.

Мы не сдались. Пришлось проявлять военную смекалку. Недалеко от блокпоста располагалась АЗС с шестиметровыми железобетонными плитами. Они были тщательно вкопаны. Наши друзья — танкисты, БТРщики их зацепили и притащили к нам. К счастью, мимо проезжала колонна инженерных частей, у которых был старенький кран. Подошли к ним, угостили парой пачек сигарет и попросили помочь. Они все сделали виртуозно: нужно быть отличным профессионалом, чтобы в той ситуации решить эту проблему. Теперь остались мешки. Набрать песка и выложить сверху блоков. Если попадает мина, она детонирует, мешки смягчают удар... Мешков не хватало. Нам их привезли наши ангелы-хранители — волонтеры.

Я не жалуюсь. Конечно, война вносит свои коррективы. Но в то же время, при нормальной организации все можно сделать с меньшими затратами. Есть техника, и наше укрытие можно было вырыть за полдня. А скольких ребят из батальона, на смену которому мы пришли, можно было уберечь! Кстати, для сравнения: у боевиков укрытия были в три ряда. Там все делалось с помощью техники.

Еще в Петровцах нам выдали с собой сухпаек на трое суток. А потом мы оказались в ситуации, когда еда закончилась, не было воды. Хорошо, что в крайний момент подъехали волонтеры, которые обеспечили нас не только едой, но и всем необходимым.

Смерть — это всегда страшно. Но мы к этому были готовы. Мы не были готовы к предательству. Было множество моментов, когда становилось понятно, что нас сливали, бойцы попадали в засаду. Боевые операции проводились необдуманно. 3 июня приехала большая сильная колонна — с танками, БТРами, с хорошим вооружением. Перед проходом колонны должен проводиться артобстрел. Почему-то этого сделано не было. В зеленке — засада. Боевики знали о колонне и засели в оврагах. И вот на протяжении 4 км с обеих сторон от дороги колонну обстреливали. А потом, когда она уперлась в зеленку, их еще начали обстреливать из леса. Беда в том, что террористы хорошо видят цель из зеленки, а наши — нет. Погибло и было ранено много ребят.

Почему-то не было разбито ни одной медицинской палатки. Когда колонну обстреляли, раненых просто некуда было класть. Мы отдавали свои карематы. Сами выгружали раненых и убитых из машин. Отдали все свои медикаменты — и обезболивающие, и целокс (кровоостанавливающее средство. — Ред.). Тогда ранили 44 человека. На наших руках пятеро из них умерли. Было два врача, которые не могли прийти к единому мнению, как правильно лечить, и спорили друг с другом. А в это время я держал молодого парня, у которого нога висела на коже, и он повторял как мантру: «Вот, только решил жениться. Кому я такой убогий и хромой теперь нужен?»

На войне я познакомился со своим земляком — разговорились, оказалось, что живем в 20 км друг от друга. 12 часов дня, сидим мы с ним, мечтаем, как вернемся домой, соберемся вместе, сядем в тишине под тенью деревьев, выпьем — будет о чем вспомнить. В 14 часов начинается обстрел, мина залетает в окоп, где стоял миномет. Поворачиваюсь — мой земляк лежит навзничь, руки и ноги перебиты, кровь ручьем. Рядышком еще один — с ним несколько часов назад мы поспорили о какой-то ерунде. А сейчас он лежит без рук и ног. Полностью обгоревший. Дальше — еще один, с тлеющими признаками жизни. И волонтер. Ноги перебиты, кости торчат, кричит: «Где мои ноги?» Мы молниеносно бросаемся к горящим ящикам с боекомплектом, которые просто накрыли наших ребят. Тушить их нечем. Звоним, кричим: «У нас 200-е и 300-е — дайте нам медицинскую машину!» Отвечают, что не могут. У нас был БТР. Туда мы загрузили Сашу (волонтера) и парня, который подавал признаки жизни. О том, как грузили раненых, — отдельная история. Ведь ноги, как плети, кости торчат, цепляются...

Такие истории происходили практически каждый день. Впрочем, мы неплохо поработали в деле освобождения Юго-Востока Украины, стараясь воевать грамотно. Даже сепаратисты в интернете отметили: «Это не украинская армия — эти воюют профессионально, да и посмотрите на их форму! (мы действительно закупили себе солидную экипировку за свои деньги и с помощью волонтеров)». Вот так рождаются слухи, что на нашей стороне воюют американские (или другие) наемники.

Отдельного повествования заслуживают истории о местном населении. Однажды к нам на блокпост пришла «храбрая» женщина, держа перед собой икону, показала распечатанный листик, мол, смотрите, есть конвенция ООН — органы у людей изымать нельзя (яркая иллюстрация пропаганды о том, что мы убиваем людей и продаем их на органы). А в другой раз пришел 35-летний мужчина. Перебороть страх его заставило отчаяние: «Я понимаю, что вы — ужасные люди, убийцы. Но те, другие — тоже ужас. Я выбрал вас. Хочу вывезти жену и шестерых детей». И вот ночью мы пришли за ними в село. Прикрывая живым щитом, привели на наш блокпост. Здесь их накормили, угостили сладостями (да, волонтеры нас иногда балуют), собрали все деньги, какие были, отдали им. Один парень предложил: у меня в селе есть дом, я вам его отдаю — можете там жить. Утром я увидел глаза этого мужчины — красные от слез. Ком в горле не давал ему говорить, и он тихо сказал: «Нам ведь такое про вас рассказывали...» Мужчина остался дома с больной старенькой мамой. Начал рассказывать людям правду. Потянулись его односельчане с подобными просьбами. И мы их вывозили.

Вы знаете, ничто так сильно не сжимало горло — ни потери, ни смерти товарищей, как письма поддержки, рисунки, которые нам привозили волонтеры из детского дома в Полтавской области... Мужики, повидавшие всякое, не могли сдержать слезы. Я лично каждому написал ответ — ведь они его ждут. А у нас появляется смысл. Смысл жить, выживать, бороться и побеждать.

Нежданно-негаданно через пару дней после взятия Славянска нам сказали, что через полчаса будет автобус. Нас отвезут домой, в отпуск. Моя мама не знала, что я на войне. Оказалось, что «добрые» люди ей рассказали. Я возвращался с четырьмя своими ребятами из девяти. Одного контузило. Двое слегли с инфарктами. Обоим чуть больше сорока, у них уже были проблемы с сердцем на гражданке, но при прохождении ВВК они это скрыли. А там, с момента прибытия (чтобы вы понимали) — ни секунды расслабления. Величайшее физическое и психологическое напряжение, так как ты все время балансируешь между жизнью и смертью. Вот сердце и не выдержало. Слава Богу, что один боец приехал воевать со своей личной машиной, он тогда еще сказал: «Она нам пригодится». И действительно, железный друг нас выручил — парней экстренно увезли в больницу.

Психика у многих, мягко говоря, легонько подкачивает. С одним бойцом была такая история. Впереди нашего блокпоста (метров через 20) находилась яма с камышами —  особенности рельефа в этой местности. Там были растяжки, которые ставили и мы, и сепары. Это место было напичкано неразорвавшимися снарядами, гранатами, минами. В четыре часа утра один боец, который менялся на передней позиции, сказал: «Я устал, пойду отдохну». И пошел прямо в зеленку — в мины, растяжки... Мы ходили, искали его на свой страх и риск. Пошли в зеленку, в ближайшее село. Населенный пункт был не наш, шли прямо на лежку снайпера. Искали, как могли. Но не нашли. Решили для себя: либо его взяли в плен, или подорвался на мине. Это страшно и цинично говорить, но из этих двух вариантов был предпочтительнее второй. Война — жестокая вещь. Он знал все расположение, все боевые точки, количество людей. Не смог бы выстоять против пыток. Там никто бы не устоял. Прошло двое суток. Начался серьезнейший обстрел. Мелькнула мысль: наверное, все же попал в плен. Представляете наш шок, когда он вернулся? С автоматом в руках. Мы сразу же оружие забрали. Конечно же, спрашивали, где был. Рассказал, что за деревьями прятался, поспал, погулял по зеленке. И говорит: «Я пошел туда отдохнуть, но вы меня не поймете». Конечно, его тут же отправили в тыл.

Зная печальный опыт первого батальона, мы поставили ультиматум: пока нам не напишут в военных билетах, что мы не просто были в зоне АТО, а участвовали в боевых действиях, оружие не сдадим. Не нужно нас считать болванами. В конце концов, мы своего добились. С другой стороны, предполагаю, что такая запись ничего не может гарантировать. В законодательстве могут так пропетлять, что многие, кто там реально воевал, вдруг окажутся даже не участниками АТО.

Как возвращаться на войну, если знаешь, что там тебя ждет? Мы все — на взводе. Мои хлопцы звонят мне и говорят: «Ну, как, ты возвращаешься?» Услышав утвердительный ответ, добавляют: «Но ты же понимаешь, что дальше будет жестче...» У нас собрался такой костяк, мы уверены друг в друге, мы проверили каждого в боевых условиях. Мы — звенья боевой цепи. Как не вернуться?! И шутим: «Давай быстрее, а то победу без нас отпразднуют!»

* * *

Они снова идут на войну... Чтобы защитить нашу хрупкую мирную жизнь — жизнь других. Считают, что если не они, то кто?