Второй этап конкурса в Верховный суд оказался тестом на каллиграфию

Артур ЕМЕЛЬЯНОВ

Коллеги, принявшие участие в первом этапе конкурса в Верховный суд — тестировании, сходятся во мнении, что при надлежащей подготовке существовала реальная возможность пройти его успешно. Несмотря на то, что около 10% вопросов были сформулированы некорректно — в частности, предполагали несколько правильных вариантов ответа. Времени для подготовки ответов было достаточно. Общая оценка большинства участников такова: тестирование было довольно корректным, а итоговый балл вполне соответствовал реальному положению дел. В тех случаях, когда тестируемые сами знали слабые места по некоторым ответам, это вполне коррелировало с баллами, полученными ими в итоге, а потому не вызывало сомнений в объективности.

Очень приятно было убедиться, что судейский состав, прежде всего хозяйственной юрисдикции, выступил очень достойно, судьи продемонстрировали свой высокий профессиональный уровень.

Что касается прохождения практического задания, то тут, как говорится, и началось…

Как и предполагалось (а такие опасения неоднократно высказывались ранее), пяти часов оказалось недостаточно для написания судьей постановления, которое должно отражать доскональное понимание сложной фабулы, целостный анализ соответствующего законодательства. Ведь материалы дела — это 70 с лишним страниц текста, процессуальные документы, события и выводы, ставшие предметом анализа предыдущих судебных инстанций, не исследовав которые невозможно было выносить решение. Только на изучение этого материала уходило 2–2,5 часа. А ведь для того, чтобы высший суд рассмотрел дело, ему отводят месяц — на подготовку заседания, его проведение, вопросы. Даже после того, как принято решение и оглашена резолютивная часть, еще пять дней предусмотрено по закону для подготовки полного текста.

Кроме того, мы живем в XXI веке и решения уже давно не пишутся вручную. При желании организаторов вполне можно было обеспечить конкурс такого уровня шестью сотнями компьютеров — разумеется, дав возможность доступа исключительно к законодательной базе, во избежание помощи извне. Судьи работают на компьютерах, при этом нужная законодательная норма высвечивается автоматически, что значительно ускоряет и упрощает задачу. В то же время на этапе выполнения практического задания большая часть времени ушла на чисто механический труд, описание событийных вопросов. Коллеги, проходившие конкурс, вне зависимости от того, являются ли они адвокатами, научными работниками или судьями, отмечают, что фактически на написание мотивировочной части времени не оставалось. Многие дописывали резолютивную часть в последние минуты.

Ранее сообщалось, что описательная часть будет прилагаться к материалам, однако ее не было, поэтому участникам конкурса пришлось описывать все обстоятельства дела. Итак, два часа ушло на ознакомление с материалами дела, еще два — на описание, а многие сначала работали на черновике, затем вынуждены были переносить все на чистовик. В лучшем случае час-полтора оставалось на то, чтобы написать принятое постановление. При этом необходимо было изучить соответствующую нормативную базу, осмыслить и сопоставить с ней факты и события, содержащиеся в материалах дела, и на основании этого прийти к закономерному выводу. То есть задача изначально была поставлена неверно, потому что одно дело — написать несколько страниц мотивировочной части, объясняющих, почему ты принял именно такое решение, и совсем другое — 15–20 страниц с изложением всех событий. Речь идет о полном исследовании и анализе материалов дела, как и должны быть подготовлены постановления высшего судебного органа.

Члены Высшей квалифкомиссии и организаторы конкурса так и не осознали, что не может судья за пять часов подготовить целостный документ надлежащего качества, на который должны будут равняться все нижестоящие инстанции.

Фабула — во всяком случае, касающаяся хозяйственного процесса, — не давала оснований однозначно утверждать, что по делу должно было быть вынесено одно, единственно верное решение. То есть задача была неоднозначной в своем решении. Не говоря уже о таких деталях, как тот факт, что по сути это был довольно сложный, неоднозначный корпоративный спор, а некоторые конкурсанты рассматривали его в Высшем хозяйственном суде.

Большое удивление вызвало то обстоятельство, что некоторые кандидаты (по отзывам очевидцев) вообще не заглядывали в материалы дела, а через пять минут после старта конкурса начали писать — и сразу на чистовик. Это были неединичные случаи, и я уверен, что все они зафиксированы камерами видеонаблюдения и прессы. Кроме того, «незамеченными» остались факты продолжительного отсутствия в зале кандидатов, проходящих тестирование, причем речь шла не о 10–15 минутах, а о гораздо более длительном промежутке времени.

Важнейшим маркером, демонстрирующим наперед заданную возможность произвольного подхода к формированию ВС, является и то, что вопреки логике и европейской практике до начала конкурса так и не был назван проходной балл. Оставляя себе право определять  его «в процессе», организаторы конкурса предоставили себе еще одну прекрасную возможность для мало чем ограниченного «собственного усмотрения».

Таким образом, если тестирование не вызвало особых вопросов в части порядка проведения, то практическое задание — это провал. Сложилось впечатление, что это был тест на каллиграфию, а не проверка мыслительных процессов и способности кандидатов выполнять государственные функции высшего судебного органа.

Необходимо также понимать, что методики объективного оценивания практического задания Высшей квалифкомиссией так и не было предложено. Таким образом, превалировать заведомо будет личностный фактор членов комиссии.

За месяц до конкурса члены ВККСУ в прямом эфире свободно дискутировали с европейским экспертом относительно одного из ключевых вопросов — какого решения ожидать от кандидатов: такого, как пишет нынешний Верховный суд, или такого, как должен будет выносить будущий. Сошлись на том, что второй ответ правильнее, однако, по понятным причинам, констатировали, что не знают и не могут знать, как будет структурировать и мотивировать свои решения будущая высшая судебная инстанция. Тем не менее, решили «стараться выжать максимум из кандидатов на основе их конкретных ответов» и «обсудить подходы к их оценке, которые неизбежно будут субъективными, но в разумных рамках».

Пока что мы не имеем оценки практического задания кандидатов, однако есть все основания утверждать, что в основе конкурса должны были преобладать гораздо менее субъективные факторы. 

Мне не дали принять участие в конкурсе из-за уголовного производства, прекрасно осознавая, что законных оснований для применения этой нормы нет. Я готов подтвердить свой профессиональный уровень при помощи любых тестов. Также хотел бы ответить на все без исключения вопросы, касающиеся добропорядочности, в том числе по всем публикациям обо мне в СМИ. Общественный совет добропорядочности при ВККСУ заявлял, что ко мне есть много вопросов. Но эти вопросы озвучиваются с завидной регулярностью, а ответов, очевидно, слышать не хотят, особенно — публично, открыто, чтобы это могло быть объективно оценено непредвзятыми зрителями в прямой трансляции. Уверен, что именно по этой причине меня не допустили к конкурсу.

Кроме того, возникает вопрос: что это за орган — Совет добропорядочности — по природе своей общественный, но по сути он обладает серьезными государственными полномочиями и фактически формирует сегодня высшую судебную инстанцию Украины. Члены ВККСУ являются госслужащими, которых можно привлечь к ответственности за фальсификацию, обжаловать их действия и т. д. А вот члены Совета обладают полной «безответственностью» — за ошибочные, заведомо ложные, предвзятые заключения. То, что эти люди состоят в общественных организациях, не означает, что они автоматически заслуживают безусловного доверия. Один из последних ярких примеров тому — привлечение к ответственности «борца с коррупцией», члена общественного Консультативного совета при ГПУ, задержанного за вымогательство 5 тыс. долл. с того, против кого он «боролся»…

Совет добропорядочности сформирован по непонятному принципу общественными организациями, избираемыми по критерию наличия у них отработанных международных грантов. Закон предусматривает, что члены Совета должны быть выдающимися профессионалами с кристально чистой репутацией. Но кто проверял добропорядочность самих этих лиц? Совет, призванный делать заключения о «моральном облике» кандидатов в судьи, состоит из любопытных персонажей. Здесь и адвокат, широко известная своим регулярным участием в проплаченных митингах, и ее коллега, непосредственно причастный к рейдерским захватам недвижимости в Киеве и Киевской области, адвокат, при задекларированных 120 тыс. грн годового дохода передвигающийся на автомобиле Lexus, то есть располагающий средствами, достаточными для приобретения одного колеса от такого автомобиля.

Возникает риторический вопрос: а судьи кто?

Несмотря на вышеизложенное, я не стал бы говорить о дискредитации конкурса в целом. Его объективный результат станет понятен, когда мы увидим новый состав Верховного суда. В то же время, несмотря на достаточно убедительную первую часть, конкурс имеет очень большие проблемы с оцениванием. Над этапами конкурса, поддающимися объективной оценке, преобладает широчайшее усмотрение членов ВККСУ, их ничем не подкрепленные оценочные суждения. Все это таит в себе реальную опасность. И дело тут не в отдельных кандидатах — общество в целом не должно «проиграть» этот конкурс, потому что второго шанса не будет. Если сегодня в Верховный суд не придут те, кто готов противостоять любому незаконному влиянию, то завтра в стране произойдет коллапс. Люди поднимутся и устроят суд Линча и над судьями, которые выносят несправедливые решения, и над теми политиками, которые поспособствовали этому.

По данным агентства Gallup, накануне Революции достоинства уровень доверия к судам в Украине составлял 16%. Всего за три года эта цифра снизилась до 11%. Это самый низкий показатель за весь период существования независимой Украины и яркое свидетельство эффективности реализуемых реформ.