Одичание вкуса и мысли не может пройти даром для общества

Неизвестный молодому украинскому читателю (впрочем, и пожилому) русский писатель Дмитрий Мережковский записал: «Я люблю свободу больше, чем родину. Ведь у рабов родины нет. И если быть русским значит быть рабом, то я не хочу быть русским».

Советская власть в лице своего литературоведения очень не любила блестящего писателя и публициста Мережковского. Что ж, она отвечала ему, европейскому интеллектуалу, взаимностью. Но и сам Пушкин, величие которого в русской литературе невозможно преувеличить, когда-то записал: «Черт меня дернул родиться в России!»

Несколько позже, уже в советские годы, прежде искренний и честный, но уже вполне осоветившийся писатель Максим Горький объявил: «Русская интеллигенция — лучшая в мире!». Он, прежде свободный человек, испытывал страх перед грозным и беспощадным государством. В отличие от Достоевского, в имперской России записавшего: «Страшно свободен духом русский человек!». Здесь главное слово — страшно.

И такое из Мережковского: «Государство не есть верховная ценность, которой должны подчиниться все прочие культурные ценности человечества». Зачем я все это вспоминаю? Забытое на всем постсоветском пространстве… С единственной целью: напомнить пришедшим сегодня в украинскую интеллектуальную жизнь, что одичание вкуса и мысли, продолжающееся долго, не может пройти даром для общества. Нам трудно, сложно, иногда — страшно. Но мы должны помнить: важен факт отпора, важно помнить, что нельзя безнаказанно глумиться над достоинством человека.

В молодые свои годы, живя в лагерной неволе и по мере своих сил сопротивляясь тоталитарному злу, я укреплял свое человеческое достоинство чтением Антоныча, раннего Тычины и Целана. Именно тогда я осознал, что рядом со мною живут не очень грамотные, мало читавшие в своей долгой лагерной жизни пожилые советские каторжане, сумевшие сохранить свое человеческое достоинство, ничего не зная ни о Пушкине, ни о Мережковском, ни, даже, об Антоныче. Ни о певцах одинокого отчаяния Леопарди и Байроне.

Прошли десятилетия. Но они, мои лагерные друзья, давно ушедшие в мир иной, живут со мною рядом. Говорят со мной. Нисколько не мешая мне изредка вспоминать строки Мережковского. И Антоныча. Спасибо Игорю Калинцу, моему лагерному другу, он открыл мне эту поэзию.