Ответственность за взятку зависит от... политической воли

(Начало)

Дело краматорских прокуроров как пример наличия политической воли

Прокурор Краматорска Андрей Сухинин и его заместитель Роман Гапеев были осуждены 21 декабря приговором Изюмского района Харьковской области на восемь лет лишения свободы каждый и находятся в следственном изоляторе с момента задержания, то есть с 6 апреля 2015 года. Судя по тексту вердикта, они не делали ничего, что слишком уж выходило бы за рамки приличий по неписаным правилам жизни прокурорской братии. В каждом городе Украины есть люди, которые без официальной лицензии продают алкогольные напитки, табачные изделия или торгуют валютой. Они не платят налоги, зато платят дань представителям полиции, налоговой инспекции, пожарной охраны или санэпидемстанции. Часть собранных денег поступает от рядовых работников руководству названных структур, а часть передается мэру, губернатору и, конечно же, прокурору. Так всегда было и так, наверное, всегда будет, только сейчас, с поправкой на войну, что-то там направляется на нужды добровольческих батальонов, армии и пограничников.

Андрей Сухинин мог внести дисбаланс в устоявшийся образ жизни разве что своей молодой энергией: он пришел работать в органы прокуратуры в 1998 году в 21-летнем возрасте. До революции работал в должности начальника организационно-контрольного отдела прокуратуры Донецкой области и, если верить интернет-сообщениям (а им иногда можно верить), брал какую-то мелочь с прокуроров городов и районов за то, чтобы тех не «включали в справку» и не «поднимали на совещаниях» со всеми вытекающими отсюда «организационными выводами».

В апреле 2014 года первый постреволюционный прокурор Донецкой области Николай Франтовский назначил Сухинина прокурором Краматорска. Заместителем Сухинина стал Роман Гапеев, на год младше его. Конечно, эти относительно молодые ребята, которые раньше сидели на «сухом пайке», стали жадно требовать себе значительно больший кусок пирога, чем тот, который торговая отрасль Краматорска обычно выделяла желторотикам. Но за такое, как правило, на восемь лет заключения прокуроров не осуждают, поскольку для этого есть более гуманные и эффективные средства воздействия, о чем свидетельствует история с бриллиантовыми прокурорами Корнийцом и Шапакиным, которая уже стала анекдотом.

Причину, по которой так жестко наказали Сухинина и Гапеева, скорее всего следует искать за пределами изложенных в приговоре событий. Одну из версий в сентябре 2016 года в судебном заседании выдвинули сами подсудимые. Находясь за решеткой, они рассказали судьям и специально приглашенным адвокатами тележурналистам о том, что в ноябре 2014 года их усилиями была приостановлена работа подпольного водочного завода, который, действуя под крышей военной прокуратуры сил АТО, гнал продукцию на оккупированные территории, от чего получал огромные доходы. Но сразу же после их ареста в апреле 2015 года производство на нем было восстановлено. Так это или нет, сейчас разбираются детективы Национального антикоррупционного бюро Украины, но известно, что военная прокуратура начала документировать преступную деятельность краматорских прокуроров именно с ноября 2014 года.

Если верить версии стороны обвинения, то именно тогда Сухинин с Гапеевым вызвали к себе начальника сектора Государственной службы борьбы с экономической преступностью Краматорского горотдела ГУМВД Украины в Донецкой области Виталия Яремко, дали ему список из 12 местных предпринимателей, каждый из которых держал магазин, киоск, лоток, кафе или пивной бар, и сказали, что с этих людей он ежемесячно должен собирать и передавать им 30 тыс. грн и 1000 долл. В национальной валюте, разумеется, должны были платить дань «алкогольщики» и «табачники», в долларах — валютные менялы. Однако Яремко прибегнул к саботажу. В суде он говорил, что не хотел заниматься незаконными вещами, но в этой части ему верить не стоит: главной задачей «бэхов» всегда было носить начальнику «торбу», и Яремко хорошо знал, на что шел, когда соглашался быть назначенным на эту должность. Коллизия возникла по части того, сколько можно оставить себе. В этом же случае все указанные в списке местные предприниматели были родственниками или друзьями сотрудников милиции, поэтому саботаж со стороны начальника СГСБЭП имел вполне прагматическую основу.

В ответ на это прокурор Сухинин перекрыл ему кислород, то есть прекратил согласовывать все процессуальные документы по уголовным производствам, оперативное сопровождение которых осуществлял сектор ГСБЭП. Они, в частности, касались сообщений о подозрении и наложения арестов на имущество по делам, связанным с растратами бюджетных средств при реконструкции газового хозяйства города и строительства ледовой арены, и, таким образом, дальнейшее расследование по очень «хлебным» направлениям фактически было заблокировано. Противостояние завершилось тем, что Яремко сдался и начал послушно собирать дань с предпринимателей, что, разумеется, вызвало некоторое недовольство среди работников милиции. А именно в этот момент, если верить версии Сухинина и Гапеева, военная прокуратура активно искала людей, которые помогли бы ей найти на них компромат.

Отправной точкой в расследовании дела краматорских прокуроров стало 18 февраля 2015 года, когда сотрудник сектора ГСБЭП Станислав Логвиненко написал в СБУ заявление о том, что его непосредственный начальник Виталий Яремко заставляет его собирать с предпринимателей деньги, которые тот потом передает руководству прокуратуры. Сотрудники спецслужбы под руководством военной прокуратуры организовали оперативную комбинацию, в ходе которой привлекли к негласному сотрудничеству ряд предпринимателей и начали с их помощью передавать Яремко меченые доллары. Когда же пришли к выводу, что доказательной базы достаточно, решили брать. Причем Яремко 6 апреля «на горячем» принимали в Краматорске, а Сухинина — в Мариуполе на совещании в областной прокуратуре, где как раз под это событие подогнали представления нового прокурора области Андрея Любовича. Задержание Сухинина имело элементы театральности: на него надели наручники именно в тот момент, когда заместитель генпрокурора Давид Сакварелидзе говорил о том, что он будет беспощадно искоренять коррупцию в своих рядах.

Как и рассчитывали военные прокуроры, Яремко очень быстро согласился сотрудничать со следствием и дал обличающие показания на Сухинина и Гапеева. За это ему инкриминировали не слишком тяжелое обвинение в злоупотреблении влиянием (ч. 2 ст. 369² УК), а суд определил меру пресечения в виде заключения с возможностью выйти под залог в посильную для него сумму 360 тыс. грн, так что Яремко вскоре уже разгуливал на свободе. Ему этим самым приговором было назначено наказание в виде штрафа 25,5 тыс. грн. Зато Сухинину с Гапеевым определили непосильную для них сумму — по 3 млн 445 тыс. грн каждому.

По итогам предварительного расследования краматорским прокурорам было предъявлено обвинение в получении неправомерной выгоды (ч. 3 ст. 368 УК) — взяток на общую сумму 118 тыс. грн, которую они получили с ноября 2014-го по апрель 2015 года от двух десятков предпринимателей и торговых точек. Если смотреть с чисто юридической точки зрения, то доказательства, которыми подкреплялось обвинение, не были таким уж безупречными. Ведь с предпринимателями они не встречались и денег с них не требовали. «На горячем», то есть при передаче средств Яремко они тоже задержаны не были. Правда, во время обыска у них дома было найдено несколько меченых военной прокуратурой купюр, но этот факт они объяснили тем, что не только Яремко, но и другие работники правоохранительных органов по устоявшемуся обычаю сбрасывались деньгами на день рождения Сухинина, который пришелся как раз на день его задержания 6 апреля. В качестве доказательства были предъявлены записи подслушанных разговоров между Сухининым и Гапеевым, в которых они обсуждали скорую смену руководства, а также изъятые в их кабинетах списки краматорских предпринимателей, напротив каждого из которых была написана определенная сумма.

Одним словом, при разных обстоятельствах суд мог разгромить их в пух и прах, начисто разрушив всю конструкцию обвинения, а мог, наоборот, признать их убедительными и вынести обвинительный приговор. В этом случае решающим обстоятельством была политическая воля руководства как главной военной, так и Генеральной прокуратуры Украины, а потому взяточники получили по восемь лет и сидят. А что касается определенных недостатков следствия, то они, по мнению суда, не повлияли на установление факта преступления и доказательства вины подсудимых в его совершении.

В заключение хотелось бы отметить интересный момент, на который мало кто обратил внимание. 9 апреля 2015 года, сразу же после задержания всех трех злоумышленников, пресс-служба ГПУ обнародовала следующую информацию: «Во время этих следственных действий были изъяты денежные средства, в том числе предметы взяток, а именно 110 тыс. долл. и 2 млн 750 тыс. грн». После этого с легкой руки журналистов по интернету начала гулять информация о том, что прокуроры попались на взятке в сумме 5 млн грн. Согласно приговору суда, сумма доказанных взяток составила лишь 118 тыс. грн, а конфисковано у осужденных было только 30 тыс. долл., 50 тыс. грн и 9 тыс. евро. Поэтому возникает логичный вопрос: куда делась остальная часть изъятых денег? Один вариант ответа — они принадлежали Яремко, поскольку ему еще до обвинительного приговора отдельным постановлением суда было возвращено все изъятое в ходе обысков. Второй вариант — деньги были банально разворованы военными прокурорами. Такое мародерство свойственно отдельным ее работникам, о чем свидетельствует судебная практика прошлого года.

Дело одесской прокурорши как пример отсутствия политической воли

Старший прокурор прокуратуры Суворовского района Одессы Эмма Михайлова, обвиняемая в получении неправомерной выгоды в сумме 5 тыс. долл. (ч. 3 ст. 368 УК), была оправдана приговором Коминтерновского районного суда Одесской области от 29 декабря 2016 года. Преступление, в совершении которого ее подозревали, тесно связано с судьбой Одесского завода «Центролит». Когда-то этот гигант индустрии насчитывал 5 тыс. работников и, изготавливая чугунное и стальное литье для железнодорожного хозяйства, входил в пятерку крупнейших предприятий этой подотрасли Советского Союза. Но в условиях рыночной экономики его продукция оказалась неконкурентоспособной, так что он прекратил работу. Сейчас даже трудно сказать, кому именно он принадлежит, поскольку несколько претендентов на право считаться его владельцем уже более десяти лет никак не могут решить этот вопрос в хозяйственных судах разного уровня, а единственный вид деятельности, который ведется на его территории, — это демонтаж оборудования завода и его сооружений для последующей сдачи металлических конструкций на металлолом.

Хуже всего то, что в результате халатности при проведении этих не всегда законных работ периодически гибнут люди. Поэтому правоохранительными органами Одессы постоянно расследуются факты хищения руководством завода его имущества (ст. 191 УК) и нарушения техники безопасности (ст. 272 УК), но от этого не прекращаются ни хищения, ни несчастные случаи на производстве. Такое возможно только в том случае, когда руководство правоохранительных органов имеет определенную долю от этого бизнеса.

В августе 2013 года одно из таких дел Суворовский районный суд вернул в местный райотдел милиции для проведения дополнительного расследования, а процессуальным руководителем была назначена Михайлова. Среди других эпизодов этого уголовного дела была гибель в июне 2011 года машиниста экскаватора, который работал в ООО «Одесское специализированное управление экскавации». Вот у его директора прокурор и потребовала 5 тыс. долл., намекая на то, что в случае отказа его процессуальный статус может измениться со свидетеля на подозреваемого. Бизнесмен попытался разрулить ситуацию через своих знакомых в областной прокуратуре, но ему дали понять, что руководство этого учреждения тоже в доле, поэтому правды ему здесь искать нечего. И тогда он пошел в местное УСБУ, работники которого под руководством военных прокуроров организовали операцию по разоблачению взяточницы.

10 июля 2015 года бизнесмен принес в военную прокуратуру Одесского гарнизона 5 тыс. долл. из своего кармана, которые обработали и сфотографировали, а потом с ними и снаряженной для аудиовидеозаписи аппаратурой пришел в кабинет Михайловой. Женщина оказалась не лыком шита и своими руками эти купюры брать не стала, а велела положить их на шкаф. А когда сразу же после этого в помещение зашли сотрудники военной прокуратуры и СБУ, заявила, что о найденных в том месте деньгах она ничего не знает и их, скорее всего, положил туда без ее ведома какой-то посетитель. В ходе осмотра кабинета произошла сцена, достойная примитивной мелодрамы: Михайлова взяла заостренный карандаш и начала изо всех сил тыкать им себя в грудь. Смотря издалека, можно было подумать, что она собирается совершить самоубийство. Когда карандаш в конце концов сломался, так и не причинив ей никаких серьезных телесных повреждений, женщина схватила ножницы, но играться с ними ей уже не позволили оперуполномоченные УСБУ.

После этого женщину увезли в помещение военной прокуратуры, где она уже была официально задержана, о чем составлен соответствующий протокол, а через несколько дней суд определил ей меру пресечения в виде содержания под стражей с возможностью выйти на свободу под залог 1 млн 218 тыс. грн. Такие деньги у нее нашлись, но из органов прокуратуры ее все же уволили — это произошло 15 июля 2015 года с формулировкой «за нарушение присяги». А в сентябре того же года завершилось досудебное расследование, и материалы производства попали в поселок Доброслав к судье Коминтерновского районного суда Одессы Валентину Иванчуку, который 29 декабря 2016 года вынес подсудимой оправдательный приговор.

В своем вердикте судья подробно перечислил ряд причин, в результате которых все собранные стороной обвинения доказательства могли быть признаны ненадлежащими, а само обвинение — не нашедшим подтверждения в ходе судебного разбирательства. Пытливый исследователь может сам тщательно проанализировать каждый из них, поэтому я остановлюсь лишь на некоторых.

В частности, уголовное производство Михайловой расследовал следователь военной прокуратуры Одесского гарнизона Южного региона Украины. Вроде ничего удивительного в этом нет, но в соответствии с законом следователи этой категории могут расследовать только узкий спектр правонарушений: либо те, что содержатся в разделе «Военные преступления» Уголовного кодекса Украины, либо те, которые были совершены непосредственно военнослужащими. Правда, с поправкой на войну следователи военных прокуратур могут в исключительных случаях расследовать и другие преступления, совершенные другими категориями граждан, но решение об этом должно приниматься исключительно Генеральной прокуратурой Украины. Доказательств того, что такое решение принималось, суду предоставлено не было, и это дало судье Иванчуку основание написать в мотивировочной части приговора, что все представленные доказательства были получены ненадлежащим субъектом, а потому суд считает их недопустимыми.

Другой момент касался того, что аудио- и видеонаблюдение за Михайловой с помощью скрытой видеокамеры началось до того, как на это было получено разрешение следователя судьи Апелляционного суда Одесской области, а потом все разговоры о вымогательстве злоумышленницей денег, записанные оперативной техникой, были признаны ненадлежащими доказательствами. Еще одно обстоятельство, предоставившее судье основания признать ненадлежащим доказательством протокол осмотра кабинета Михайловой, в ходе которого было изъято 5 тыс. долл., заключалось в том, что в этом следственном действии в качестве понятых были две курсантки Одесского национального университета внутренних дел, которые в свое время приносили присягу работника милиции, а потому считались заинтересованными лицами.

Впрочем, если бы со стороны руководства ГПУ была политическая воля должным образом наказать взяточницу, то судья так же, как в истории с краматорскими прокурорами, написал бы, что эти нарушения «не повлияли на объективность и полноту установленных обстоятельств», или что-то в этом духе. Но в данном случае, судя по всему, где-то на очень высоком уровне была достигнута договоренность о том, что наказание коррумпированной чиновницы достаточно будет ограничить ее увольнением из органов прокуратуры за нарушение присяги.