Семен Глузман: Наше прошлое не имеет права на забвение

У меня был друг. Увы, недавно покинувший этот мир. Человек удивительной, невероятной судьбы, английский профессор Теодор Шанин представлял неизвестную мне дотоле научную дисциплину — крестьяноведение. Встречаясь с ним в Киеве и в Москве, допутинской, я всегда узнавал многое об истории крестьянства в СССР. Он, Теодор, одарил меня несколькими сборниками академических статей с экзотическим названием «Крестьяноведение».

Однажды он рассказал мне о недоступных для исследователей материалах бывшего Кремлевского архива Политбюро ЦК КПСС, сегодня являющегося архивом президента России. О том, что в этом архиве — масса документов о подготовке и проведении Сталиным Голодомора - геноцида украинцев. Разумеется, я знал о Голодоморе, об этом говорили в моей семье. И о трупоедении, и о каннибализме, и о миллионах голодных смертей. Моя мама родилась и выросла в деревне Медвин Киевской области. Голодомор не застала, так как поступила а Днепропетровске в медицинский институт. Но связь с некоторыми односельчанами поддерживала.

Тяжелое прошлое

Сегодня я все чаще возвращаюсь к этой теме. Читаю доступные мне документы, беседую с компетентными историками. Нисколько не претендуя на звание исследователя, я пытаюсь понять: как люди могли убивать голодом миллионы подобных себе? Как они жили с этим грузом воспоминаний? Защищались алкоголем? Умирали в расстрельных ямах и лагерях ГУЛАГа? Знаю, что сейчас к теме Голодомора липнут десятки имитаторов. Эта тема, в годы СССР категорически запрещенная, сегодня их, имитаторов от науки, способна окармливать.

Тем не менее, настоящие исследователи работают, медленно и скрупулезно собирая документы, воспоминания, страхи. Да, страхи, живущие и сегодня в душах моих сограждан, унаследовавших острый советский страх человека перед государством.

Очень давно, в 1972 году, когда меня судили за клевету на советский государственный строй, во время суда в последнем слове я сказал: «Я — врач. Мне неоднократно приходилось видеть смерть человека. Ребенка и взрослого. Я видел агонию, предсмертные муки конкретного человека. Всегда — одного человека. Вы судите меня за то, что я распространял клевету о массовых смертях невиновных людей в сталинских тюрьмах и лагерях. О миллионах смертей. И вы, и я знаем: так было. Вы к этому относитесь спокойно. А я, врач, к этому спокойно, равнодушно относиться не могу…»

У нас тяжелое, грязное прошлое. Его создали не инопланетяне, не американцы с французами. Мужественный офицер и диссидент Петр Григоренко лично участвовал в коллективизации в Украине, мой отец, тогда — молодой врач, сопровождал эшелон с высланными в Сибирь безвинными украинскими крестьянками…

Почему украинские крестьяне не сопротивлялись Голодомору?

Сегодня мы, живущие в нестабильном, скверно управляемом государстве, сосредоточены на попытке эмоциональной разгадки своего будущего. У нас есть для этого основания. Именно поэтому мы неохотно анализируем свое прошлое. В частности, не задавая себе вопрос, почему при определенных обстоятельствах люди склоняются к ожесточенным формам социального действия, бунту или восстанию, предпочитая их более спокойным способам сопротивления — петициям, массовым мирным протестам и т. п.? 

Сопротивление  в Украине было с начала коллективизации, историки говорят о 4000 выступлениях, в которых принимали  участие около 1, 2 млн крестьян.  Нужен более честный вопрос: почему миллионы не сопротивлялись Голодомору?

Мой ответ прост. Могу ошибаться, я не профессиональный историк, я — всего лишь читатель, склонный анализировать прочитанное. Итак, к 1921 году ленинское государство потерпело тяжелое поражение от крестьянства и оказалось в тупике, за которым вынужденно последовала либерализация в форме НЭПа — новой экономической политики. А к 1929‒1930 годам сталинское государство оказалось в столь же безвыходном положении. И на это решительным ответом была сталинская коллективизация. Голодомор был прелюдией к ней. Сознательной, осмысленной, жестокой прелюдией. Сохранились слова партийного бюрократа Менделя Хатаевича: «Жестокая борьба идет между крестьянами и нашей властью. Это борьба насмерть. Этот год был решающей проверкой нашей силы и прочности. Потребовался голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система создана. Мы выиграли войну».

Цивилизованный мир знал о происходящем в сталинской империи. Знал… но отворачивался. Сохранились реляции западных дипломатов, сообщавших своим правительствам о страшном голоде и сопровождавшем его каннибализме. Но вмешаться, помочь цивилизованный мир не мог. Не хотел. Не было у него тогда эффективного политического или силового инструментария. Впрочем, и нравственного императива.

Американский историк Джеймс Скотт позднее, исследуя историю сопротивления крестьян в Европе, достаточно ярко классифицировал формы сопротивления крестьян, от периода средневековой Франции до советского периода. Зная достаточно много о Голодоморе, он даже не пытался глубоко анализировать этот страшный феномен. Потому, что заметного сопротивления этому ужасу уже в разгар Голодомора не могло быть. Вспомним слова Хатаевича…

Только один пример, слова неграмотной крестьянки Антонины Симакиной: «1933 напал, а все отобрали раньше. Здесь и дедушка помер, и Ваня помер. У нас ничего ведь не осталось. Траву ели, отекли. Я вся была отеченая, как бочка. А Ваня почему-то не отеченый был…» Дальше не цитирую, жутко.

Майданы — это последствия разочарования украинского народа

История революций не может вселять надежды. В большинстве случаев они приводили к власти режимы, которые преуспевали в выкачивании средств из своих подданных и в жестком регламентировании их жизни. Такой была и трагедия коллективизации в СССР. Что бы ни говорили поклонники Януковича и Порошенко, две вспышки сопротивления, Майданы были последствием разочарования украинского народа в руководителях государства. За которым неотвратимо следовало новое разочарование… К счастью, оба Майдана революциями не были.

В 1717 году аббат Трелони заметил: «Вредные, ядовитые люди клянутся в верности власти, но за ее спиной готовят ее низвержение». В этом смысле XXI век мало отличается от давней старины. Особенно там, где цивилизованным, правовым способом не решена проблема взаимоотношения власти и оппозиции. В смягченном варианте это происходит сегодня в Украине. Что далее? Мой друг, профессор Шанин однажды заметил: предсказания будущего всегда были раем для дураков и сопровождавших их жуликов.

Мы — мирный народ. Мы постоянно, почти 30 лет живем в ситуации неэффективного государственного менеджмента. И все же мы не должны, не имеем права готовиться к революционным событиям. Именно поэтому наше прошлое, зияющее миллионами жертв Голодомора и ГУЛАГа, не имеет права на забвение. Человеческий мир не изменился, он по-прежнему опасен для самого себя. И это необходимо помнить, осматривая списки людей, предлагающих себя кандидатами на очередные выборы.