Время ученых, «не читающих книг»

Это были тяжкие месяцы привыкания к несвободе. Я вернулся в свой город. Чужой, опасный, тысячеглазый. Десять лет я был свободным человеком, говорил и писал, что хотел... Не притворяясь, не страшась… Я вернулся в мой город, знакомый до слёз. По Мандельштаму. В город, где прежние знакомые, увидев меня, быстро переходили на другую сторону улицы. Где узнав о моём возвращении, покончил с собой мой самый близкий друг. Десять лет до этого он дал на меня показания.

Долго не было прописки. А как без прописки искать работу. Любую, самую тяжелую и малооплачиваемую. В эмиграцию не отпускали. Продолжались аресты, по второму разу. А у меня уже была семья. Прежде, в лагере, капитан КГБ Утыро мне сказал: «Нам трудно с вами, у вас нет заложников».

В Киев я вернулся с семьей. С заложниками, женой и дочерью. В конце концов, после давления Запада меня прописали. И я стал мучительно искать работу. Любую. Самую тяжелую. В ссылке в Сибири я работал чикировщиком на лесоповале. Однажды мне повезло, я устроился слесарем на никудышний завод на Подоле.

Вечерами ходил в академическую библиотеку, расположенную в здании университета. Мой диплом о высшем образовании, не отобранный у меня советской властью, дал мне возможность стать её читателем. В библиотечной анкете графы о судимости не было. Я заказывал и читал старые книги, изданные до 1917 года. Так я уходил в эпоху, где не было КГБ, диссидентов, еженедельных обязательных посещений участкового милиционера. Где ещё не было меня. Читая и делая выписки, я отодвигал своё неизбежное будущее: арест, зону, смерть в холодной тюремной камере.

Я сохранил многое, там прочитанное, неожиданное. В открытом хранении я находил удивительные публикации всё ещё свободных людей начала 20-го века. Поразительные статьи в сборнике «Свобода и культура», изданном в 1906 году. Представьте: холодный, темный вечер, в каких-то сотнях метров от меня зловещее здание Комитета государственной безопасности с его внутренней тюрьмой, где и я был сидельцем, а здесь я читаю такое: «Государственная Дума, мечта, яркий сон многих поколений русских людей, неужели он воплотился только для того, чтобы неистовые революционеры и бесноватые большевики соперничали друг с другом, изрыгая на первое русское народное представительство хулу недомыслия и дикости?» И другое, там же: «Для них свобода без Ленина не стоит выеденного яйца, и весь их политический горизонт заслонён женевскими вечеринками».

Где там же, в книге 1918 года издания, я прочитал: то, что у Гоголя и Щедрина было шаржем, воплотилось в ужасающую действительность. В ту действительность, которую затем описали Михаил Булгаков и Андрей Платонов.

Постепенно я всё чаще заказывал из хранилища дореволюционные медицинские книги. Для меня, отторгнутого от моей профессии, это было неописуемо ярким погружением в мир прошлого, в мир профессиональной свободы. В основном, это были книги врачей, получивших образование в Университете Святого Владимира в Киеве.

Врач, обыкновенный клинический врач, целый год провёл на каторге на острове Сахалин, изучая психические расстройства у арестантов. Не испрашивая на то разрешение у императора Николая Второго или премьера Столыпина. Другой, умудрённый жизненным и профессиональным опытом доктор написал книгу «Революционные психозы». Третий, описывая социальные процессы в России после событий 1905 года, успокаивал публику такими словами: да, сейчас в нашем обществе появилось множество странных, опасных людей, но они были и раньше, на дне, увидите, вскоре вся эта социальная пена осядет…

Читая всё это, находясь в непосредственной близости от казалось бы всемогущего КГБ, я задумался: почему эти давно покинувшие мир живых коллеги мне ближе и понятнее моих коллег, по-прежнему испуганно избегающих любого контакта со мной? Ведь и тогда были жандармы, цензура, аресты, наконец каторга в Сибири?

Однажды я заказал себе из хранилища небольшую книжицу со статьями гимназических учителей и других местных интеллигентов, живших в городе Нежин. Тогда, именно тогда я понял, чем отличались врачи той эпохи — они были выпускниками классических университетов, в большинстве своем, киевского. Они были не только врачами, но и широко образованными людьми. Образование, полученное всеми нами в советских медицинских институтах, такой широты знаний не давало.

Сейчас я редко бываю в академической библиотеке. Очень редко. И сожалею об этом. Иначе живу, пытаюсь строить будущее. Не своё, какое уж тут личное будущее в почтенном возрасте. Будущее моей профессии, психиатрии. Трудно с этим, а иногда — мерзко. И вот чудесное откровение, неожиданное и светлое: в системе огромного организма Университета имени Шевченко в Киеве открыт и функционирует медицинский институт! Уж не знаю, кто сумел выносить эту идею и совершить чудо возвращения в прошлое… Вероятно, ректор.

Пройдут годы, выпускники этого университета, став врачами, будут отличаться от нас широтой интеллекта, социальной позицией и нравственными качествами. Надеюсь, хочу этого. Если, разумеется, наш дикий и глубоко аморальный минздрав не вытолкнет их в другие страны своими стагнирующими профессию официальными предписаниями.

Совсем недавно наш очень молодой министр экономики господин Милованов гордо и смело сообщил всем, что книги он давно не читает. Ибо они — ученый! Не знаю, какие чувства испытал наш президент, прочитав такое. Меня пронзили два чувства — изумление и скорбь. Моя Украина заслуживает иных министров.

Не знаю, кто будет вершителем судеб в украинском общественном здравоохранении спустя годы. Надеюсь, человек, прочитавший множество книг в библиотеке, прежде принадлежавшей Университету Святого Владимира.