Жизнь в стране язычников

От Бога можно не зависеть, пока ты молод и благополучен. Всю жизнь независимым от Него не проживешь… Это слова Олдоса Хаксли. Я стар. И помню прошлое, своё и своей страны. Многое открылось там, в лагере. Кроме самого важного: почему человек не умеет отвечать Всевышнему взаимностью?

И сегодня, спустя десятилетия, не могу ответить на этот вопрос. Может быть, Всевышний не столь уж всесилен? Или мы, демонстрируя друг другу свою заинтересованность в вере, на самом деле игнорируем Слово? Был один человек в Украине, способный ответить, но его уже нет с нами. Блаженнейший Любомир Гузар.

В уральском политическом лагере, среди таких же, как и я, государственных преступников, я получил по системе «книга-почтой» книгу медиевиста Арона Гуревича. Анализируя средневековую французскую церковь, он заметил: многие священники пытались пояснять своим прихожанам, что те не должны требовать от церкви конкретных, земных проявлений отвергаемого ею язычества. Паства сопротивлялась, она хотела иного, ощутимого, ясного. Церковь вынуждена была уступить.

Украинская политика примитивна. Потому что примитивны и далеки от глубокой веры многие украинские политики. Собиратели мощей, фиксирующие их стоимость (!) в налоговой декларации. Позирующие перед скверными художниками совсем не одухотворенные заказчики «своих» икон. Разрушенные гордыней мультимиллионеры, демонстрирующие подобным себе инкрустированные драгоценными камнями домашние церкви. Не понимая, что Всевышний не посещает языческие капища.

В начале 90-х прошлого века Гуревич издал великолепную книгу «Средневековая культура безмолвствующего большинства». Прекрасную иллюстрацию к нашей прошлой, советской ситуации. Где безмолвствующее большинство не имело возможности смотреть на себя во внутреннее зеркало. А тюрьмы и психиатрические больницы были юдолью страданий для «не зарегистрированных» властью верующих: греко-католиков, протестантов (так называемых сектантов), православных. Наравне с советскими диссидентами их пытали в карцерах голодом и холодом, избивали руками уголовников в «пресс-хатах» и лечили веру, никак не поддающуюся действию нейролептиков. В уральском лагере я встретил молдаванина адвентиста, только после пятой по счету такой коррекции веры смирившегося с лагерным режимом содержания. Тогда он умирал.

Безверие и нравственная пустота — привычная особенность украинских политиков. Включая и всех наших президентов. Не знаю, уверовал ли, наконец, Петр Порошенко, находясь в критическом состоянии, пораженный коронавирусом.

И — еще одна яркая лагерная встреча. Михаил Садо, этнический ассириец, осужденный за участие в русской националистической организации. Был он из традиционной многодетной семьи, получил блестящее образование филолога-востоковеда. В КГБ его сломали, он стал «источником», стукачом. В лагере ему разрешили носить бороду, явление прежде неслыханное. А еще он открыто, по разрешению начальства имел Библию! Ничего подобного в наших зонах не случалось.

Меня направили в его бригаду на пилораму. Я прекрасно понимал, с кем работаю. Но только в этом месте, на пилораме, я мог хотя бы на короткое время уединиться и продолжить вести свой ежедневный дневник событий в зоне. Пришлось рискнуть, пояснить Садо свою ситуацию. Он ничего не ответил. Я понимал: он жгуче ненавидит людей, разрушивших его жизнь. Там, в Ленинграде, он оставил на 15 лет двух маленьких сыновей.

И вот — экзамен. Михаил налаживает пилы, агрегат выключен, в наше помещение входит дежурный прапорщик. Я успел спрятать ручку и рукопись. Спокойно встретил контролера. И — увидел перед собой горящие глаза Садо и его позеленевшее от волнения лицо. Ему было что терять. Он не сдал меня! Увидев мое спокойствие, успокоился и он. Вечером в бараке я рассказал об этой ситуации Ивану Алексеевичу Свитлычному. Мы долго говорили об этом несчастном.

Спустя год Михаила Садо взяли на этап. По-видимому, он знал, куда его везут. Он выступил свидетелем обвинения на суде Александра Гинзбурга, также отца двух детей. Гинзбурга судили второй раз. Садо сообщил суду то, что ранее слышал от Гинзбурга в мордовском политическом лагере. Там они оба сидели, общались изредка. Садо подтвердил: Гинзбург в лагере занимался антисоветской агитацией и пропагандой. Гинзбург получил новый срок. Большой.

Садо вернули в лагерь. А он так надеялся на освобождение. Выпустили позднее. Так он и не отдал советской родине все отмеренные ему 15 лет. Вернулся к семье. По приказу руководства КГБ ректор ленинградской духовной академии Гундяев (тот самый, сегодня патриарх Кирилл) взял его на работу. Там Садо читал студентам древние языки. Было ли ему там уютно… Сомневаюсь, он ведь действительно был верующим.

Слаб человек. Очень слаб. Многое возможно ему простить. Таким был ассириец Михаил Садо, волею судьбы примкнувший к русскому националистическому движению. Прощать слабых и запутавшихся в своей жизни необходимо. Но — не наших политиков, не знающих ни веры, ни совести.