Семен Глузман о бизнесюках и Телемаке

К великому сожалению, медицинская общественность как общественная структура в Украине отсутствует.  Даже сегодня, в условиях прото-демократии мы слышим мнение только нескольких врачей, допущенных властью говорить правду. Горькую правду о бедах профессии, с 1917 года лишенной общественного голоса.

В 1982 году, вернувшись после десятилетнего отсутствия в Киев, бесправный и обреченный на очередной арест, я психологически реабилитировал себя посещением академической библиотеки. С болью и горечью я читал документы врачебных собраний, протоколы и речи своих коллег дореволюционной поры. Украинских коллег, живших и работавших в сугубой провинции. Обычных врачей, умевших думать, писать и критиковать власть. Покидая вечером библиотечный зал на улице Владимирской, я старался не думать, что совсем недалеко, в мрачном здании КГБ вскоре опять откроют для меня камеру. Не случилось. Советская власть ушла в историю.

Мы, врачи – часть интеллигенции. А от интеллигенции всегда ждут способности к анализу. Я, молодой советский врач, увидел явный порок в своей профессии – психиатрии. Тогда почти открыто наказывавшей психически здоровых своих сограждан бессрочным заточением в психиатрические тюрьмы – специальные психиатрические больницы системы МВД СССР. Я не победил зло, я только в очередной раз назвал его вслух. Меня арестовали, а злоупотребления психиатрией в политических целях в СССР продолжались.

Кто-то из западных советологов тогда уподобил меня монаху Телемаку, в 403 году в Риме вышедшему на арену цирка с целью прекратить бой гладиаторов. Телемака убили, но его смерть послужила добру – бои гладиаторов были запрещены. В отличие от Телемака я остался живым. Вероятно поэтому мой поступок не имел результата.

Знаменитый советский философ Мамардашвили в 1988 году в своей статье «Философия – это сознание вслух» заметил: «Я считаю что-то добрым и могу определить добро только потому, что оно во мне есть». Что ж, тогда в моём всё ещё романтическом возрасте я верил в существование добра и справедливости. Я хотел быть добрым врачом. И я искренне считал себя интеллигентным человеком, живущим в тоталитарном государстве.

Никто из моих советских коллег не поднял голос в мою защиту. Никто. Разве что Андрей Сахаров. Но он, физик, не был моим коллегой. Многое поясняют слова известного биолога Любищева, в 1961 году в частном письме заметившего: «Старая русская интеллигенция несколько лет после окончания гражданской войны жила иллюзией недолговечности советской власти, а когда эта иллюзия кончилась, оказалось полное моральное опустошение. Поэтому они пошли на гораздо большую капитуляцию, чем те, для которых советская власть не была призраком».

Как мудро заметил мой львовский коллега, Украина сегодня - страна политологов, разнообразных экспертов, активистов и волонтеров. У нас проблема с профессионалами. В этом смысле наш нынешний президент совершенно прав, когда он вслух и, по-видимому, искренне утверждает, что  у него «других людей нет». Но – только у него, резко ограниченного своим   специфическим прошлым и настоящим.

Медицинская общественность в таких условиях не может самоорганизовываться. Я совсем не уверен в том, что руководителями системы здравоохранения должны быть известные, эффективно работающие в своей дисциплине врачи. Опыт работы нынешнего министра показал обратное. Иное дело, что некоторые его слова и действия (или их отсутствие) есть исполнение воли первого лица и его смотрящих в офисе. Именно они, всевозможные смотрящие и лоббисты не позволяют министру совершить подвиг очищения оставленной ему грязной конюшни.

Зачем всё это пишу? С единственной целью: напомнить моим украинским коллегам, что кадровая ситуация в министерстве здравоохранения должна быть подконтрольна нам, профессионалам. А не всевозможным бизнесюкам и иным смотрящим. Ситуация в стране позволяет нам говорить вслух. И требовать.

Понимаю, что эскапизм, бегство из профессии и из собственной страны также трезвый выход из сложившейся в системе здравоохранения ситуации. Ну, а нежелание президента проявить политическую волю вскоре обретёт видимые острые последствия. Как заметила столетие тому назад знаменитая Зинаида Гиппиус, последние акты всех трагедий почти всегда похожи.