Осмысливая Всевышнего

В 1970 году я работал в Житомире. Несмотря на свою специализацию – детская психиатрия, я изредка заходил во «взрослое» мужское отделение, где находился мой знакомый, бывший киевлянин Александр Порфирьевич М. Он, инженер, работавший тогда на местном электроламповом заводе, был «рукоположен» в психиатрическую больницу, поскольку в те сугубо атеистические времена в свободные часы предавался идее осмыслить Всевышнего. Именно так он назвал свою многостраничную рукопись, где имя Всевышние писал с большой буквы.

Был он одинок. Комната его была заполнена философской литературой. Соседям его напряженный мыслительный труд не мешал. Но сослуживец и друг, допущенный Александром к рукописи, из самых добрых побуждений решил посоветоваться с парторгом электролампового завода. Результатом была принудительная госпитализация Александра в психиатрическую больницу.

Даже там, в больнице, Александр старался интенсивно работать, писать. Позднее я узнал, что уже находясь на лечении, он стал объектом интереса местного КГБ. С ним беседовали, собирали о нем информацию и в Житомире, и в Киеве. Но он не был замечен ни в чем предосудительном, с диссидентами не общался, как и с ортодоксальными священнослужителями православной веры, отнюдь не думавшими об осмыслении Всевышнего. В Житомире тогда был захиревший костел, где служил ксёндз, единственным желанием которого была эмиграция в Польшу. Его также не интересовали проблемы осмысления Всевышнего.

И главный врач, Виктор Иванович, и заведующий отделением в лечении Александра не усердствовали. Хотя искренне доверяли учению академика Снежневского о вялотекущей шизофрении. Терапия Александра была мягкой, щадящей. И никто из персонала не интересовался, принимает ли тот таблетки или выплевывает их в унитаз.

Иногда, в конце рабочего дня заведующий отделением (не помню его имени) приглашал Александра в свой кабинет и подолгу обсуждал с ним проблемы мироздания. Так с иронией называл мне их беседы сам Александр. Понимая свою ситуацию (я уже был под контролем местного КГБ), я не мог слишком часто и долго общаться с Александром.

Тогда он был единственным моим собеседником, знавшим намного больше меня. Внешне он совсем не тяготился своим пребыванием в психиатрической больнице. Персонал относился к нему с уважением. Подозреваю, что это был результат отношения к нему Виктора Ивановича. Часто его отпускали на один два дня в лечебный отпуск домой, он возвращался в больницу с новыми книгами из своей домашней библиотечки.

Понимал ли я всё, чем одаривал меня словами Александр? Нет, не всё, далеко не всё. Многое было для меня чужим, сложным, как я тогда называл, церковным. Позднее, живя в лагере, вспоминая его, я понял: он не был церковным мыслителем. Он хотел понять, осмыслить Всевышнего, исходя из глубокого понимания философии веры.

Сейчас, спустя десятилетия, познакомившись с трудами Фомы Аквината, средневековых философов, Ильина, Аверинцева, я понимаю: Александр, не имея доступа к трудам своих предшественников, искал себя, именно себя, в этом сложном мире. Именно общение с Александром было для меня поводом задуматься над реальностью существования диагноза «вялотекущая шизофрения». Это был его диагноз.

В те дни, в те месяцы жизни в Житомире по вечерам я работал над рукописью своей так дорого мне стоившей «Заочной судебно-психиатрической экспертизы по делу генерала Петра Григоренко». Обложившись юридической и медицинской литературой, я препарировал недавние события психиатрических репрессий в моей стране. Как ни странно, мне очень помогла в осмыслении этого феномена книга московского профессора Даниила Лунца, подробно, в деталях описавшего становление судебно-психиатрической системы в СССР. Злая, циничная книга искусного палача, выполнявшего любые диагностические заказы власти.

К сожалению, в советской психиатрии не было осмысленной, честной писаной истории. Славословие учителям и гневное отрицание ошибок и недоразумений историей не является. Нет её и в Украине, в те времена также пораженной откровениями академика  Снежневского и его оруженосцев. Но был здесь профессор Иосиф Адамович Полищук, он  долго сопротивлялся внедрению «вялотекущей шизофрении» в диагностическую шкалу.

Печальная констатация: книга Лунца была и остается единственным текстом, показавшим полную зависимость судебно-психиатрической практики от КПСС т её ручного законодателя.

Спустя год я уехал из Житомира. Закончив там свою «Заочную судебно-психиатрическую экспертизу…» След Александра я потерял. Я стремительно погружался в другую жизнь, которая закончилась для меня арестом в 1972 году. В моём следственном деле Александр не всплыл, хотя другие мои житомирские контакты были расследованы обильно.

Где он? Жив ли? Где его рукописи? Ничего об этом не знаю. Да и сам я, отдав в ожидании ареста свои рукописи в три места, потерял их полностью. Десять лет отсутствия – слишком большой срок. Знаю, их в страхе уничтожили те, кому я их доверил…

Пытался найти Александра и в Житомире, и в Киеве. Потом осознал: зачем тревожить прошлое? Люди меняются под давлением жизненных обстоятельств. Да и ситуация в Украине позволяет осмысливать Всевышнего безбоязненно.

P.S . Книгу Лунца с моими правками и замечаниями на полях мои родители сохранили в домашней библиотеке. В 1972 году во время обыска служащие КГБ её не листали, их интересовали только рукописи и Самиздат. Так книга выжила.

Несколько лет тому назад я дал на время это уникальное издание молодому коллеге, живо интересовавшемуся  судебно-психиатрической проблематикой, Сергею Сергеевичу Шуму, тому самому. Позднее неоднократно просил книгу вернуть. Он не вернул.