Судебная реформа: Гаагский трибунал, как оказалось, неактуален

Конституционный суд Украины приступил к рассмотрению дела о соответствии Основному Закону новелл относительно правосудия. Стороннему наблюдателю, дай он себе труд наблюдать открытую часть заседания Конституционного суда, время от времени могло бы показаться, что диалог задававших вопросы судей и отвечавшего на них представителя президентской администрации можно свести к такой модели. Вопрос: мы тут не совсем поняли, что вы имели в виду вот в этом месте? Ответ: в силу всем нам понятных причин мне и самому затруднительно четко ответить на этот вопрос, но зато могу рассказать много другого, не менее интересного.

Судья Конституционного суда Николай Мельник задал заместителю главы АП Алексею Филатову вопрос о признании юрисдикции Международного уголовного суда, о чем столько времени ломали копья юристы и за что с таким упоением ратует никогда не отягощающая себя юридическими аспектами активная общественность. Многие из нас долго надеялись на Международный уголовный суд, который может привлечь к ответу за преступления против человечности. Сначала подразумевая экс-президента Виктора Януковича с его камарильей, а затем и российского агрессора, так активно и заинтересованно обсуждали это, но оказалась, что для власти вопрос не стоит в повестке дня. То есть, в принципе, конечно, да, но через три года. На уточняющий вопрос о причине трехлетней «отсрочки» вступления в силу соответствующего положения г-н Филатов ответил витиевато. После подробного изложения всевозможных аспектов вопроса в стиле, доступном исключительно юристам высокого полета, резюмировал так: «Признание юрисдикции Международного уголовного суда будет нести как потенциально позитивные последствия, так и определенные риски для Украины с точки зрения, в частности, украинских военных, которые вынуждены принимать участие в военном конфликте».

Это, безусловно, своего рода момент истины — так откровенно свою позицию по данному вопросу представители власти еще не формулировали. Как понимать эту трогательную заботу об украинских военных их верховного главнокомандующего — одного из первых, кто, в случае чего, должен будет нести ответственность за специфические особенности нашей затянувшейся АТО, которым нет числа? Да и за военных, поставленных властью вне закона, обреченных ею на тотальное нарушение там, на Востоке, всевозможных прав и свобод лишь потому, что действия, являющиеся вынужденной нормой на войне, недопустимы во время проведения антитеррористической операции. И что может измениться в лучшую сторону в этом вопросе хоть за три, хоть за пять лет, если не говорить о «кончине падишаха», которая, впрочем, тоже мало чем поможет, поскольку речь идет о преступлениях без срока давности? 

Показательная, хоть и не касающаяся уголовного преследования деталь — граждане, которым нанесен имущественный ущерб во время проведения антитеррористической операции, имеют право на компенсацию своих потерь от государства. Этот тезис непопулярен здесь ввиду своей непатриотичности, но переселенцы с Востока смотрят на это иначе. Что и говорить об иных действиях, которые, будучи изложенными сухим юридическим языком, предстанут в совершенно ином свете, чем это выглядит для большинства сегодня.

Таким образом, страх «за наших военных» уберег нас от признания юрисдикции Международного уголовного суда, на который столь многие возлагали свои надежды как на средство воздать должное агрессору уже сейчас, а не «через три весны», поскольку казалось, что все это коснется только «плохих», а нас-то — за что?...

«Из этих соображений, надеясь на то, что в ближайший год или немного больше этот конфликт будет окончательно урегулирован, субъект конституционной инициативы предложил определенный переходный период для того, чтобы соответствующим образом подготовить это решение с точки зрения практического внедрения», — резюмировал Филатов. Так «год или немного больше» или три года — как предусмотрено «отсрочкой»?

Дальше речь шла об изменениях, без излишнего стеснения названных «оптимизацией» судебной системы, заслуживающей отдельного подробного повествования. Во время выступления Филатова сложилось устойчивое впечатление, что до системной оптимизации по объективным и субъективным причинам руки у реформаторов не дошли. Поэтому система судоустройства Украины в представлении идеологов законопроекта по сути представляет собой лишь указание ее элементов — Верховного и административных судов. Это пока что все;остальное, как обещают, будет в законе.

Еще один любопытный пассаж г-на Филатова, стоически выдержавшего этот мучительный день: «По мнению членов Конституционной комиссии, вопрос определения конкретной структуры судебной системы — это вопрос закона. Тем более, понимая и обращая внимание на параллельный процесс внесения изменений в Конституцию в части децентрализации власти и соответственно —административно-территориальную реформу, следует понимать, что эти процессы должны быть взаимосвязанными. Определение на уровне Конституции местных, апелляционных, высших специализированных и Верховного суда как единой системы будет способствовать достаточно серьезной негибкости этой структуры, с учетом сложности внесения изменений в Конституцию, и невозможности быстрой адекватной реакции на процессы общественных или государственных изменений, которые могут потребовать адаптации структуры судебной системы соответствующим образом».

Очень красноречивое место. Страшно и думать, как они собираются делать из судебной системы группу быстрого реагирования. Оратор ссылается на Конституционную комиссию и акцентирует, что излагает лишь «свое понимание» логики авторов изменений. Однако дело тут даже не в реальных авторах. У нас хоть Конституционная ассамблея, хоть Конституционная комиссия — как ни назови, при любой власти почему-то обречены играть исключительно роль ширмы для чужих юридических наработок, хоть при «плохом» Портнове, хоть при «хорошем» Филатове, пусть и несравнимые они величины, конечно. Хотя, если уж быть последовательными, то ссылка Филатова на Конституционную комиссию как на автора законопроекта совершенно некорректна, ведь субъектом законодательной инициативы выступает не указанная комиссия или любой другой орган, а сам президент, и только он излагает свое видение конституционной реформы.

Кроме того, пусть несколько завуалировано по форме, однако довольно четко по сути фактически сказано, что, до сих пор не имея представления о том, как и когда разрешится ситуация на Востоке, власть не хочет «цементировать» Конституцией структуру судебной власти. Но, учитывая наши реалии, не меняющиеся от очередной смены власти, в этом утверждении, да еще на фоне пролонгированных с благословения все понимающей Венецианки полномочий президента по части судебной системы, без труда читается невеселая перспектива для украинских судов, если говорить об их независимости.

Конечно, это если г-н Филатов правильно понял Конституционную комиссию, а мы в свою очередь правильно поняли его самого. Но, подвешенная на крючке люстраций, переаттестаций и публичного шельмования, прежде всего из уст высокопоставленных чиновников во главе с президентом, судебная система готова практически на все, чтобы сохранить положение и… доходы. И уж что-что, а отсутствие гибкости —это последнее, в чем можно ее заподозрить. В чем очередной раз тут же убедил присутствующих председатель Верховного суда Украины, чье задумчиво-грустное лицо все время символично маячило за спиной ораторов, поднимавшихся на трибуну. Он заявил о всецелой поддержке новшеств, несмотря на то, что Пленум Верховного суда оптимизма руководителя суда относительно этой реформы, насколько известно, совершенно не разделяет.