Расстрел в Княжичах: подозреваемые «назначены», доказательств нет

За время, прошедшее с момента трагических событий в Княжичах, так и не стало понятно, что же там случилось на самом деле. Поэтому версии множатся день ото дня, а правоохранительные органы, до сих пор не сумевшие наверняка подсчитать даже количество убитых сотрудников, и в остальном все больше путаются в собственных показаниях.

Позавчера прокуратура информировала о том, что пятеро из причастных к событиям остаются под стражей, один находится под домашним арестом.

Есть такая плохая примета, памятная еще с момента исчезновения Георгия Гонгадзе: если дело берет на контроль первое лицо государства — жди новой беды. Потому что зажатые тисками приговоров без суда и следствия из уст первых лиц прокуроры и судьи будут прибегать к немыслимым способам оправдать высочайшее доверие. Соответственно, правды по данному делу в обозримом будущем не узнать. Поэтому остается лишь пристально «следить за руками».

По нынешнему беспрецедентному расстрелу, торжественно «взятому на контроль», все сразу пошло не так. Президент тут же заявил, что задержана банда и идут «непрерывные допросы». Заметим в скобках, что, вообще-то, «непрерывные допросы» запрещены. И для перспективы в Евросуде по правам человека это — великолепная и самодостаточная цитата от первого лица, которой, скорее всего, воспользуются адвокаты подозреваемых. Но президенту очень нужен хоть где-то хоть какой-то результат, эффектный фактаж, потому что и так все было сложно, а тут еще вниманием завладел коварный последователь майора Мельниченко — любитель прекрасных животных Онищенко. Излишне говорить, что традиционно не остался в стороне от раздачи обвинений без суда и следствия также генеральный прокурор.

Такой интерес к делу первых лиц государства придает небывалого энтузиазма молоху «правосудия» — обычно апатично-равнодушному, ржавому, плохо работающему без смазки. Но в таких случаях спинной мозг и «генетическая профессиональная» память тревожно напоминает судье об основном инстинкте. Не надо вникать в суть: сказано «банда» — значит, банда, иначе будут неприятности. И у них может быть даже не такое человеческое лицо, как у г-на Филатова, а гораздо, гораздо менее интеллигентное. Наверное, поэтому только что распределенное дело вдруг переходит к другому судье — ввиду большой занятости первого. Видимо, автоматическая система распределения дел почему-то вдруг фактор исключительной занятости не учла, хотя должна была. А другой судья, которому «пропетлять» уже не удалось, а пришлось избирать меру пресечения, выслушивает аргументы защиты с каменным лицом и удовлетворяет фантасмагорическое ходатайство прокуратуры. Это молодой судья, и он не имеет репутации отпетого, а совсем даже наоборот. Но против системы не попрешь.

У прокурора, время от времени чиркающего что-то на листике, тоже нет вопросов к защите. Потому что все вопросы становятся риторическими, когда наперед знаешь окончательный ответ суда, а состязательный процесс — это в книжках да в кодексах. Так, чтобы время скоротать, чиркал прокурор что-то на листике — то ли список покупок, то ли заметки на тему верховенства права…

Остальные присутствовавшие в судебных заседаниях Шевченковского райсуда получили сильные впечатления от того, что именно и как шьют подозреваемым. Один из них был задержан в Киеве, при нем не было оружия, находился с 20-летним сыном.

В клетке зала судебных заседаний — сильно избитый подозреваемый: лицо в глубоких ссадинах, гематомах, доставленный из Больницы скорой медицинской помощи, где он содержится под охраной. Передвигается с видимым трудом. По заключению врачей, у него закрытая черепно-мозговая травма и сотрясение мозга.

По просьбе «Ракурса» своими впечатлениями от судебного заседания поделилась адвокат подозреваемого Игоря Касяна  Мария Островская:

— Ходатайство следователя о содержании подозреваемого под стражей обосновывалось так: «доказательства есть». Это все. При всем уважении и практически безмерном доверии к сотрудникам правоохранительных органов, сторона защиты рассчитывала увидеть аргументы. Удивительно, что самому следственному судье не стало любопытно: «где есть?» и «какие конкретно?».

При этом для создания визуального объема к ходатайству были приложены документы, которые свидетельствовали о существовании Шевченковской полиции, прокуратуры, о создании следственной группы, о выделении, объединении и разъединении материалов и т. п. Больше они не подтверждали ничего. Ни одного документа (протокола допроса свидетелей/потерпевших, протокола проведения негласных следственных действий с носителями информации), который указывал бы на задержанного как на подозреваемого в совершении разбоя, ни адвокатам, ни суду не представлено.

Были приложены показания потерпевших, которые сообщали, что в отсутствие хозяев неизвестные лица проникли в дом, искали ценности, но ничего не взяли, так как ценностей не было. И никакой связи этого факта с клиентом. На основе таких доказательств можно взять под стражу любого. Важно, что клиенту инкриминируют подготовку к разбою (ст. 14 и 187 УК), а описанные следователем обстоятельства могут быть квалифицированы только как незаконное проникновение в жилище (ст. 162 УК) и покушение на кражу (ст. 15 и 185 УК). По вновь открывшемуся эпизоду о якобы свершившемся разбое еще в сентябре 2016 года подзащитному даже не сообщено о подозрении, что является обязательным перед подачей ходатайства о содержании под стражей. Поскольку удовлетворение такого ходатайства напрямую связано с таким критерием как обоснованность подозрения. Это должен доказывать прокурор. А как можно доказать подозрение, которого нет?

Кроме того, в ходатайстве намекалось — подчеркиваю, именно намекалось, — что доказательством совершенного преступления следователь считает протоколы негласных следственных действий. Однако предоставить в суд их якобы не могут, поскольку такие протоколы в силу ст. 254 УПК не подлежат копированию. Да, есть такая норма, но она регламентирует дополнительные меры защиты негласных материалов от сторонних лиц. Эта норма имеет соответствующее название: «Меры по защите информации, полученной в результате проведения негласных следственных (розыскных) действий». Но от кого эти материалы защищались в суде при рассмотрении ходатайства о мере пресечения — от следственного судьи, от стороны защиты? Фактически это была защита от защиты, которая вынуждена бороться с ветряными мельницами.

Кроме того, в заседании мы напомнили прокурору о существовании ст. 256 УПК, согласно которой «протоколы касающиеся проведения негласных следственных (розыскных) действий, аудио- или видеозаписи, фотоснимки, другие результаты, полученные с помощью применения технических средств, изъятые во время их проведения вещи и документы или их копии могут использоваться в доказывании на тех же основаниях, что и результаты проведения других следственных (розыскных) действий во время досудебного расследования. Лица, которые проводили негласные следственные (розыскные) действия или были вовлечены в их проведение, могут быть допрошены как свидетели». То есть протоколы негласных следственных действий используются в доказывании наравне с протоколами обычных следственных действий, а лиц, проводивших их, сторона защиты вправе допросить в качестве свидетелей. И следственные действия являются негласными для того человека, в отношении которого их проводят, и в тот момент, когда их проводят. Но не в суде, где должна быть аргументирована обоснованность подозрения в особо тяжком преступлении и требовании содержать человека под стражей.

В случае, если есть такое подозрение и необходимость мер пресечения стала следствием проведения негласных действий, сторона обвинения обязана продемонстрировать их результат перед судом и стороной защиты для обеспечения принципов состязательности процесса и принятия справедливого решения судом.

Касательно доказательства необходимости применения судом самой строгой меры пресечения — содержания под стражей, наличия так называемых рисков. Прокурор заявил о рисках препятствования следствию и суду лишь на основании тяжести преступления и потенциальном желании избежать наказания. Однако как практика Европейского суда по правам человека, так и национальная судебная практика, включая разъяснения и обобщения ВССУ, настаивает на неправомерности решения о содержании под стражей при общих формулировках в ходатайствах прокурора и переписывании стандартных цитат кодекса, без индивидуального обоснования реальных рисков препятствованию расследованию со стороны конкретного подозреваемого. Например, ранее предпринимаемые попытки, приобретение билетов за границу в один конец для вероятного побега, угрозы свидетелям/потерпевшим и т. д.

В результате защита была обезоружена, поскольку «батла» не было — сторона обвинения соглашалась со всеми ходатайствами адвокатов и одобрительно кивала при настойчивых возражениях защиты по сути ходатайства. Судья не задал ни одного вопроса прокурору и не счел необходимым провести стадию исследования документов.

В итоге суд не впечатлился нелепостью аргументов ходатайства и, вероятно, посмотрев перед этим новости с вдохновляющими комментариями высших чинов государства, лишил человека свободы до 31 января.

Полагаю, что в результате страшной трагедии с расстрелом полицейских не могут не отыскать «закоренелых бандитов, из-за которых все и случилось». Справедливости ради стоит отметить, что одним из таких «бандюганов» считают ветерана МВД, который в 2010 году вышел на пенсию по выслуге лет, награжденного медалью «За безупречную службу» III степени, различными почетными отличиями и знаками. По информации из СМИ, человека, который в составе небольшой оперативно-следственной группы разрабатывал организованное преступное сообщество «оборотней в погонах», занимающихся похищением и убийством людей в Киеве и области. Человека, который вышел на пенсию только после того, как был вынесен окончательный обвинительный приговор милицейским оборотням… В свое время лишь благодаря журналистам, а никак не собственной правоохранительной системе ему с товарищами удалось не только остаться в живых и довести начатое дело до конца, но и нажить себе несметное множество врагов.

Ну и, в любом случае, пусть главный прокурор и полицейский страны объяснят, как награжденные ими ветераны правоохранительной системы «становятся разбойниками».