Школа за колючей проволокой

Жестокий эксперимент

Движение Украины в сторону евроинтеграции и вообще цивилизованного международного сообщества невозможно без соблюдения международных стандартов по обеспечению прав детей  — как обычных малышей и подростков, так и малолетних и несовершеннолетних, находящихся в конфликте с законом. Однако, как показывает опыт, ребенок может и не пересекать границы закона, ему достаточно продемонстрировать так называемое девиантное поведение (характеризующееся отклонением от общепринятых морально-этических норм), чтобы оказаться в месте несвободы. Нет-нет, не в воспитательной колонии Государственной пенитенциарной службы МВД, рассчитанной на несовершеннолетних преступников, а в школе или училище социальной реабилитации Минобразования, где находятся как правонарушители, так и просто трудные дети и подростки в возрасте 11–13 и 14–18 лет соответственно.

Сегодня в Украине насчитывается девять таких учреждений, которые рассчитаны на 1500 воспитанников, — шесть школ и три училища. В настоящее время в них находятся 309 детей. Что показательно, почти половина из них не совершали общественно опасных деяний. Эти дети были помещены в спецучреждения без решения суда, по согласию родителей или опекунов в рамках эксперимента «Система психологической, медицинской, педагогической и социальной реабилитации детей и подростков с девиантным и деликвентным (т. е. антисоциальным. — Ракурс) поведением» как потенциально способные совершить правонарушение.

Это почти как в фантастическом фильме «Особое мнение»: человек еще ничего не совершил, даже не подумал о преступлении, но есть вероятность, что он со временем нарушит закон, следовательно, его надо изолировать. Что касается вышеупомянутого эксперимента, объясню: ежегодно количество судебных решений в отношении малолетних правонарушителей уменьшается, школы социальной реабилитации, располагающие достаточно большой инфраструктурой и огромным количеством персонала, остаются «без клиентов». Ну, не могут двух детей-преступников «перевоспитывать» 102 человека (это не преувеличение, а реальная картина ситуации в Фонтанской общеобразовательной школе социальной реабилитации — ООШСР). Чтобы как-то сохранить учреждение, фонтанские «макаренки» пошли на эксперимент: начали принимать к себе не только малолетних преступников, но и трудных детей. Причем никакой разницы между одними и другими не делали, всех содержали вместе и воспитывали одинаково. В 2008 году Минобразования предложило распространить этот «положительный» опыт еще на четыре школы, то есть создать на базе существующих учреждений социальной реабилитации (куда по закону должны направлять только преступников по решению суда) центры психолого-педагогической коррекции, куда ребенка могут отправить родители или опекун. Фактически эти центры и есть школы социальной реабилитации, два в одном, как говорится в рекламе какого-то шампуня.

Юристы утверждают, что помещение ребенка в учреждения социальной реабилитации без решения суда выводит из-под судебного контроля такую ​​важную проблему, как заключение/ограничение свободы детей, а решение службы по делам детей по своей процедуре, механизмам и ответственности не может быть эквивалентным судебному решению, которое выносится в соответствии с жесткими требованиями уголовного процессуального законодательства и других законов Украины.

Конечно, дети, отправленные в ШСР, находятся в лучших условиях, чем те, которые попали в воспитательные колонии Государственной пенитенциарной службы Украины, но также испытывают существенные режимные ограничения. Это и четкий распорядок дня, и запрет иметь в пользовании что-либо, кроме нескольких предметов быта, и ограничения на встречи и общение с родителями (опекунами) и друзьями. Дети, отправленные в центры коррекции, смешиваются с воспитанниками самой школы социальной реабилитации, и на них накладывают те же ограничения, обязанности, условия режима, программы обучения и социальной реабилитации, что и на воспитанников, совершивших преступления.

Нужно отметить, что по решению суда в ШСР направляются дети в возрасте от 11 до 14 лет, совершившие правонарушения с признаками общественно опасного деяния. А в центры попадают и значительно младшие дети. В частности, в соответствии с положением о центре Фонтанской ООШСР, в нем должны проходить ресоциализацию и социальную реабилитацию дети в возрасте от 8 до 14 лет с устойчивым девиантным поведением, которые бросили семью и общеобразовательные учреждения и находятся в сложных жизненных обстоятельствах. То есть невинный восьмилетний ребенок, сбежавший от родителей-алкоголиков или воспитателей интерната, которые над ним издевались, должен находиться в воспитательном учреждении вместе с подростками, совершившими уголовные преступления (в лучшем случае что-то украли). Против совместного пребывания детей по решению суда и по заявлению родителей выступают не только правозащитники, но и некоторые сотрудники учреждений социальной реабилитации.

«Я считаю, что должна быть дифференциация. Потому что это разные дети. Хотя, так сказать, домашние условия у них практически одинаковые. Это дети, у которых в тюрьме папа или мама, или вообще никого нет. Но лучше все-таки, чтобы это были дети одного типа. Чтобы этот центр существовал отдельно», — говорит один из учителей ШСР.

Такое же мнение высказал и сотрудник службы режима ШСР: «Мне кажется, что эти дети должны воспитываться отдельно. Когда-то передача была, где говорилось, что всех вместе сажают — воришку со всеми остальными. За три-четыре года он так испортится, как губка впитает все-все. И он — уже профессионал. Заходит воришкой, а выходит уже убийцей и насильником. Их как-то надо разделять».

Однако большинство сотрудников учреждений социальной реабилитации одобряют эксперимент. Возможно, потому, что центры позволяют поддерживать минимальную наполненность ШСР, т. е. у работников есть работа. И большинству из них все равно, что дети-преступники — это одно, дети с девиантным поведением — это другое, а дети, находящиеся в сложных жизненных условиях, — вообще третье. И их нельзя смешивать и воспитывать одинаково.

Исследование условий пребывания детей в учреждениях социальной реабилитации

Департамент по вопросам реализации национального превентивного механизма, созданный в 2012 году при секретариате Уполномоченного Верховной Рады по правам человека, и Харьковский институт социальных исследований при поддержке Европейского Союза и Представительства Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ) в Украине провели национальное исследование условий содержания детей в учреждениях социальной реабилитации.

Был проведен мониторинг пяти учреждений: Якушинецкого и Ахтырского профессиональных училищ социальной реабилитации и Харьковской, Камышеватской и Фонтанской общеобразовательных школ социальной реабилитации. Что интересно, если в этих училищах и Камышеватской школе все дети находятся по постановлению суда за совершенные преступления, то в Харьковскую и Фонтанскую школы дети поступают преимущественно по заявлению родителей или опекунов. В Харьковской ШСР из 35 детей только трое попали по постановлению суда. В Фонтанской ООШСР, расположенной в Одесской области, находится 48 детей, из которых 23 — дети-сироты и дети, лишенные родительской опеки. Лишь двое из этих 48 — настоящие преступники, направленные в учреждение постановлением суда, остальные же, как указано, находятся в учреждении «по желанию родителей». Каких родителей? Умерших или лишенных родительских прав?

«Анализ личных дел воспитанников Фонтанской ООШСР показывает, что основанием для направления многих детей-сирот и детей, лишенных родительской опеки, стали заявления администрации интернатов. В частности, прослеживается негативная тенденция направления в школы социальной реабилитации детей с задержкой психического развития из специальных общеобразовательных школ-интернатов для детей указанного статуса. И это при том, что такие дети прежде всего нуждаются в специальной помощи в связи с задержкой психического развития, с чем, как правило, у них и связаны поведенческие расстройства», — говорится в результатах исследования.

Приведу вопиющий пример. В «образцовой» и «передовой» Фонтанской ООШСР находился ребенок с болезнью Дауна, и это при том, что в центре даже нет возможности оказывать ему надлежащую медицинскую помощь, не говоря уже о реабилитации. Дети с болезнью Дауна действительно отличаются своим поведением от здоровых детей, но они просто не способны по своей природе совершить преступление, причинить кому-то вред, это, может, и умственно отсталые, но очень хорошие, позитивно настроенные дети, которые любят окружающий мир, людей (в отличие от многих вроде бы здоровых).

Один воспитанник той же Фонтанской школы со статусом ребенка, лишенного родительской опеки, был направлен в центр по заявлению опекуна — профессионального психолога. Опекун постоянно дает согласие на продление пребывания ребенка в учреждении, при этом платит за его пребывание в учреждении 455,6 грн в месяц. А сам в то же время получает государственную помощь на подопечного ребенка в размере 2420 грн. Полагаю, комментарии здесь излишни.

Особенности режима

Как же живется трудным или просто лишним детям в учреждениях социальной реабилитации? В специальном докладе Уполномоченного по правам человека есть такой вывод: «Дети в условиях закрытых учреждений становятся жертвами насилия. Так, интервью выявило факты физической и вербальной агрессии со стороны работников милиции и персонала учреждений социальной реабилитации, использование в качестве наказания лишения сна, распространенность угроз, сексуальные домогательства, использование одних учеников против других «для воспитания».

Из разговора с воспитанником одной из ШСР

Интервьюер: А что, если ты что-то сделал не так — грубил учителю или подрался? Что за это?

Респондент: Ну, или «номер поставят», или толпой побьют.

Интервьюер: Толпой побьют? То есть из твоего класса?

Респондент: Старшие. Ну, учительница скажет побить — они и побьют. Ну, то, что там даже на учительницу что-то сказал. Скажет — побейте, они побьют. В раздевалке.

Интервьюер: А вот толпой тебя сколько раз били?

Респондент: Да раза два-три точно.

Интервьюер: А ты здесь сколько?

Респондент: Два месяца.

Лишение сна — это был излюбленный прием палачей НКВД при Сталине. А еще в те времена существовало определение: «10 лет без права переписки». Тогда это означало расстрел. Современные отечественные воспитатели-педагоги ШСР, конечно, ни к чему такому не прибегают, но права переписки воспитанники зачастую все же лишены. Как и права на телефонный звонок домой. Задержка в получении писем из дома, запреты на телефонные звонки и свидания с родителями практикуются и как меры наказания, и как средства воспитания.

«Отсутствие средств и возможности связи с внешним миром приводит к ограничению права ребенка на жалобу. В одном из посещенных учреждений социальной реабилитации установлены таксофоны, обычные телефоны недоступны. Получить возможность позвонить можно только в качестве поощрения. Все звонки осуществляются только в присутствии кого-то из персонала учреждения. Все письма просматриваются. Широко распространена практика ограничения права детей на контакт с родными. Администрация учреждений активно использует практику ограничения или вообще запрета на свидания в случае нарушения режима или низкой результативности обучения воспитанников. Возможность позвонить, увидеться с родителями есть не чаще, чем один раз в месяц, и это только при условии отсутствия нарушений режима со стороны ребенка. К тому же любой звонок и свидания могут происходить только с разрешения директора школы, что делает контакты с близкими полностью подконтрольными», — пишут в своих выводах эксперты Харьковского института социальных исследований.

В Ахтырском училище социальной реабилитации ребенок, который хочет позвонить своим родным, должен написать соответствующее заявление на имя директора. Это заявление нужно заверить у мастера, воспитателя, классного руководителя и самого директора. И только тогда разговор с мамой может состояться.

Интервьюер: А если вам звонят родственники, к телефону зовут?

Респондент: Нет, только мы можем звонить. Мне как-то звонила мама, меня директор вызвала к себе, сама разговаривала с мамой по телефону в моем присутствии, но мне трубку так и не дала.

Такая практика полностью исключает любую возможность сообщения за пределы учреждения о случаях насилия. Единственная возможность сообщить об этом — общение с редкими посетителями этих учреждений, например с волонтерами или представителями неправительственных организаций.

Эксперты отмечают, что администрация и персонал учреждений опровергают факты ненадлежащего обращения с детьми. Однако в ходе исследования были отмечены факты и чрезмерного проявления строгости в воспитании несовершеннолетних. «О существенных нарушениях прав ребенка на защиту от жестокого обращения также сообщалось в нескольких интервью с детьми. Подобные случаи, как правило, замалчиваются и игнорируются всеми участниками конфликта, несмотря на то, что требуют тщательной проверки и рассмотрения с последующим принятием административных решений. Дети, в силу своего возраста, незнания своих прав, уязвимого положения в закрытом учреждении, просто боятся говорить об этом и вынуждены терпеть такое обращение постоянно.

Исследование выявило, что в учреждениях социальной реабилитации достаточно слабо развита система профилактики и предотвращения насилия над детьми. Так, практически отсутствует четкая регистрация инцидентов, связанных с вербальным и физическим насилием как между детьми, так и в отношении детей; нет адекватной реакции на случаи жестокого обращения с детьми. Как правило, происходит или поверхностное реагирование внутри учреждения, или игнорирование проблемы вообще».

Условия пребывания

Независимо от причины и способа помещения в учреждение (по постановлению суда или без), все воспитанники лишены возможности не только выходить за пределы учреждения, но и свободно передвигаться по его территории. Заборы училища в Якушинцах, а также школы в Камышевахе обнесены колючей проволокой, и вход в них контролируется при помощи пропускного пункта. Однако положение о таких организациях не содержит предписаний обносить заборы колючей проволокой или устанавливать решетки на окна.

Насилие, ограничение свободы и общения с внешним миром — не единственные нарушения прав детей. Распространенным и нормальным считается явление, когда полностью нарушаются права воспитанников на приватность и личное пространство. У детей нет полноценного доступа к личным вещам (как правило, личные вещи — это только средства личной гигиены, остальное запрещено). Спальные места воспитанников расположены в одном помещении, без учета возрастных, педагогических и психологических особенностей. Дети лишены возможности уединиться даже в душевой или туалете; сопровождение детей постоянно и повсеместно.

Кстати, по поводу душа и туалета. Эксперты пишут следующее: «Стоит отметить плохое состояние или недоступность душевых и туалетов. Принять горячий душ у детей есть возможность только во время еженедельного похода в баню, в остальные дни они удовлетворяются возможностью обмыться холодной водой из-под крана (даже там, где есть души с теплой водой, до которых детей не допускают). Что касается туалетов, то в двух учреждениях воспитанники в учебное время могут посещать туалеты только все вместе под руководством учителя, причем туалеты не отапливаются и расположены на улице».

В Фонтанской школе в учебном корпусе нет туалетной комнаты, а переход в спальный корпус, где туалет есть, возможен только с разрешения и в сопровождении работника режима. Только в Харьковской школе и Ахтырском училище туалеты в хорошем состоянии и расположены в помещениях.

Холодными оказались не только уличные туалеты и вода из-под крана, которой моются дети. Общая проблема для всех учреждений социальной реабилитации — низкая температура в помещениях. В одной из школ (Камышеватской) дети, раздевшись для сна, идут в пижамах через длинный коридор, где стекла окон покрыты слоем льда. В Якушинецком училище социальной реабилитации тепло только в комнатах, где находится администрация, психолог и библиотекарь. Только в Ахтырском училище социальной реабилитации в большинстве помещений тепло, но это не касается жилого корпуса, где спят воспитанницы, — там тоже низкая температура.

И это, как утверждают работники учреждений, не из-за особого садизма системы, а из-за нехватки денег на отопление. Из-за той же нехватки средств учреждения социальной реабилитации страдают от плохого состояния зданий, а трубы и сантехническое оборудование напрочь изношены. У учреждения нет невозможности сделать хоть какой-то ремонт (на это денег не выделяют уже пять лет), купить необходимое оборудование, мебель, одежду, обувь для воспитанников.

Единственное, на что воспитанники и педагоги не жаловались, — это питание. Детей в школах и училищах социальной реабилитации кормят неплохо, еда сбалансированная, питательная. Доступ к питьевой воде постоянный — краны или баки с водой есть в коридорах или классных комнатах. Помещения кухни и столовой, хотя и требуют ремонта и восстановления мебели, находятся в удовлетворительном санитарно-гигиеническом состоянии. Температурные условия в столовых в целом такие же, как в спальных и классных комнатах, — там довольно прохладно (за исключением одного учреждения). Состояние складских помещений и условия хранения продуктов соответствуют нормам. Во время визитов были отмечены достаточные запасы продуктов питания. Вместе с тем в одном из учреждений в журнале обращений в медицинскую часть проверяющие зафиксировали факты частых расстройств желудочно-кишечного тракта у детей.

Что касается медицинского обслуживания, то оно оставляет желать лучшего. «Регулярный медицинский осмотр детей — один из наиболее достоверных источников информации о том, был ли случай насилия в учреждении социальной реабилитации, или нет. Именно регулярное проведение этой процедуры позволяет своевременно выявить факт насилия, определить его тяжесть и последствия и вовремя принять меры. Исследование показывает, что чаще всего текущие медицинские осмотры проходят один раз в неделю — в бане, однако их результаты и сам факт проведения нигде не фиксируются. Также не прописана система фиксации и реагирования на следы насилия над ребенком. Таким образом, возникают сомнения в том, насколько качественно они проводятся и надлежащим ли образом фиксируются в случае выявления кровоподтеков, ссадин, царапин, следов избиения», — говорится в выводах экспертов, проводивших исследование.

Во всех учреждениях есть медицинский пункт с изолятором на несколько больных. Состояние этих изоляторов позорное: помещение требует ремонта, мебель старая, холодно. По словам администрации, в карантинной комнате нет особой необходимости, поскольку дети приезжают сюда уже со всеми необходимыми анализами и справками. Однако в нескольких учреждениях ребенка все же могут помещать в карантин для того, чтобы он адаптировался к новым условиям. Это также помогает персоналу определить психологическое состояние ребенка и предпринять необходимые меры для помещения его в общую группу. «Новоприбывшего ребенка мы наблюдаем, идем к нему в санчасть. Конечно, для ребенка это не то что травма, просто понятно, что оторвали от мамы», — рассказывает психолог одного из учреждений.

Несовершеннолетняя, у которой брали интервью, рассказала: «На карантине меня смазали мазью, чтобы у меня не было никаких болячек. Три дня нельзя было мыться. Если я буду мыться, то я все смою. В туалет мы сами выходили, нас там не закрывали, куда захотел, туда и пошел. Есть нам приносили по режиму». На вопрос: «Что ты делала, когда была в карантинной?», девочка ответила: «Мы читали книжки. Но я в основном плакала. Мне так сильно хотелось домой. Еще представляешь эти три года, это очень долго для меня».

В феврале 2013 года работники секретариата Уполномоченного по правам человека совершили внеплановый визит в Фонтанскую школу социальной реабилитации с целью проверить состояние соблюдения прав воспитанников этого учреждения. Особое внимание уделили именно медицинскому обслуживанию детей школы, потому что в то время в СМИ появилась информация о смерти 13-летнего воспитанника этого учреждения. Мальчик обратился с жалобой на боль в ноге к медперсоналу школы, ему была оказана неотложная доврачебная помощь, но впоследствии в областной детской клинической больнице мальчик умер. Проверка установила, что оказание медицинской помощи воспитанникам Фонтанской ШСР обеспечивают четыре медицинские сестры, у двух из которых нет квалификационной категории, их стаж работы меньше пяти лет, а должность врача вообще не укомплектована. Поэтому адекватно оценить состояние здоровья ребенка было просто некому. В настоящее время продолжается досудебное следствие, в ходе которого будут названы непосредственные причины трагической смерти воспитанника.

Вообще-то ничего удивительного в этой страшной истории нет, медицинское обслуживание у нас ненадлежащее и вне подобных учреждений. На днях услышала возмутительную новость: у домашней и вполне ухоженной девочки поднялась температура, она пожаловалась маме на боль в животе. Мать стала бить тревогу, подозревая аппендицит. Но врачи ее успокаивали, мол, это какая-то инфекция. Ребенка «на всякий случай» подержали в больнице, кормя антибиотиками, а потом выписали. Ее воспаленный аппендикс разорвался, развился перитонит, уже в жутком состоянии ребенка доставили в другую больницу, где сделали две операции, сейчас девочка на грани жизни и смерти... Так что же говорить о запущенном мальчике из спецучреждения, о котором и волноваться было некому.

Но в целом, как свидетельствуют документы и опросы, дети все же не брошены на произвол судьбы: дважды в год проводится полный медицинский осмотр, предполагающий прохождение детьми разных специалистов. Результаты осмотра вкладываются в медицинскую карту ребенка, где фиксируются все жалобы на здоровье, диагнозы и лечение. В большинстве учреждений есть необходимый запас лекарств и инструментов для лечения незначительных заболеваний, проведения простых процедур и оказания первой медицинской помощи. В осенне-зимний период по возможности проводится прививка против гриппа. В каждом учреждении ведется «Журнал обращений за медицинской помощью».

Однако до сих пор не решена проблема содержания детей-правонарушителей с особыми потребностями, то есть инвалидов. Несмотря на то, что существует список заболеваний, с которыми детей просто не направляют в учреждения социальной реабилитации, этот перечень — не исчерпывающий. Поэтому дети-инвалиды все-таки туда попадают. Во время проведения исследования в одном из учреждений находились два ребенка с инвалидностью, для которых там просто не предусмотрены условия пребывания.

Что касается досуга воспитанников, то в системе социальной реабилитации возможности интересно проводить свободное время весьма ограничены. Конечно, дети могут смотреть телевизор или посещать кружки, играть летом на свежем воздухе, но их, как оказалось, интересуют недоступные вещи — компьютеры, музыкальные инструменты, настольные игры.

И напоследок. Если речь уже зашла о психолого-педагогической коррекции поведения ребенка, что и является основной целью создания центров, то в этих учреждениях должны работать первоклассные специалисты-психологи. Да, психологи в этих учреждениях действительно есть. Но это обычные психологи, не имеющие достаточной подготовки для работы именно с правонарушителями или девиантными детьми. За рубежом таких специалистов специально обучают в университетах, у нас же есть только курсы повышения квалификации при колледже в Белой Церкви.

Что касается самих психологов, то они пожаловались исследователям на практически полное отсутствие работы с семьями детей. То есть невозможность влияния на внешние факторы, обусловившие отклонения в развитии и формирование девиантного поведения ребенка. А это может привести к тому, что даже при самом лучшем результате психокоррекции ребенок, который выйдет из неволи, снова окажется в той же среде, которая вылепила из него преступника, даже потенциального.

В настоящее время решается вопрос полной ликвидации школ социальной реабилитации. Возможно, это решение будет правильным, учитывая результаты указанного исследования. Но что государство и общество предложат взамен? Нельзя же такими детьми просто пренебречь.