Никакая сила не заставит русского признать украинцев самостоятельным народом

Хочу сказать несколько слов от своего имени, от имени человека с российским паспортом, который живет за рубежом более 20 лет и по долгу службы очень тесно связан с Украиной. Как и, к сожалению, небольшая группа моих соотечественников (согласно опросам, не более 16%), я с глубоким недоумением и некоторым ужасом наблюдаю за массовым всплеском иррационального в России.

Безусловно, нельзя недооценивать роль пропаганды. Но возлагать ответственность только на нее не получается. Откуда такая безусловная вера средствам массовой информации, когда даже во времена железного занавеса многие весьма скептически относились к тому, что им говорили по телевизору? Почему образованные жители мегаполисов, имеющие доступ в интернет, читающие на иностранных языках, активно выбирают веру в одну, часто абсурдную, версию происходящего?

Мои британские коллеги обращаются ко мне за разъяснениями по поводу поведения России. В их конкретном случае страна всегда подходила к геополитическим вопросам весьма прагматично: как говорил Черчилль, у Британии нет постоянных врагов и друзей, а есть постоянные интересы. Даже полностью отбросив понятия морали и права и рассматривая ситуацию исключительно с точки зрения личной выгоды, происходящее в России совершенно невозможно объяснить.

В частности, приобретя Крым, Россия потеряла Украину, инвестиции, экономическую стабильность, место в мировом сообществе и так далее. Зачем? Ради чего? Экономисты, политологи и западная философская традиция во главе с Декартом здесь бессильны. То, что происходит, происходит на уровне каких-то глубинных, темных инстинктов. Возможно, литература сможет помочь нам немного в них разобраться.

Мне бы хотелось остановиться на трех моментах.

1. Нам всем хорошо известны имперские амбиции Владимира Путина, для которого развал СССР стал самой серьезной геополитической катастрофой XX века. Но оказывается, что вот это архаическое имперское сознание очень сильно развито у самых либеральных представителей российской интеллигенции.

Даже поэт Иосиф Бродский, по мнению многих, один из самых несоветских поэтов своей эпохи, тосковал по империи. В 1991 году он написал весьма агрессивное стихотворение «На независимость Украины». Филолог Бенгт Янгфельд, друг и биограф Бродского, отмечал, что это стихотворение — раздраженный, злобный выпад против тех, кто не понимает превосходства русской культуры над украинской (именно он уговорил Бродского не включать стихотворение в печатную подборку). Более мягкое объяснение, предложенное почитателями поэта, заключается в том, что как русский (не советский) патриот, Бродский не мог воспринимать отделение Украины иначе, чем в контексте многовекового построения Российской империи и скоротечного разрушения пространства русской культуры.

Наиболее точным мне представляется вариант, предложенный польским поэтом и, кстати, тоже другом Бродского, Чеславом Милошем в 1996 году: «У него были условные рефлексы русского, а никакая сила не заставит русского признать украинцев самостоятельным народом». Весьма нелицеприятные проявления этих условных рефлексов в настоящий момент можно наблюдать не только в России, но и в русскоязычной среде в Израиле и Америке.

Любовь к империи не нова среди великих русских поэтов. Александр Пушкин (которого, по убеждению Бродского, несмотря ни на что, перед смертью будут цитировать украинцы) на польское восстание за независимость откликнулся стихотворением «Клеветникам России». В нем он всячески подчеркивал семейственность отношений между славянскими народами, разумеется, пренебрегая мнением поляков и, в частности, своего друга Адама Мицкевича.

2. Помимо этого неизжитого имперского сознания, россиян, похоже, привлекла возможность отбросить правила игры и поведения, «навязанные» Западом, и вспомнить о своем особом и независимом пути, и пожить по своему капризу, каким бы вредным для самих себя и неразумным он не был.

Филолог Михаил Эпштейн в своей недавней статье цитирует «Записки из подполья» Достоевского (я приведу эту цитату, так как она на редкость точно иллюстрирует происходящее): «Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить!».

Ради возможности пожить по своей «глупой воле» не бросает ли Россия в огонь все нажитое, совсем как Настасья Филипповна, бросившая в огонь сто тысяч рублей? С ее слов, из-за одной «похвальбы», обрекая себя на нищету и жизнь в трущобах?

Марк Алданов, по стилю мышления один из самых западных писателей, в своем произведении «Ключ» тоже говорит о подобных аттилических, бессмысленных, разрушающих инстинктах. Но его они настораживают и отталкивают. В качестве примера герой упоминает пьяных купцов, бьющих зеркала просто потому, что они могут себе это позволить.

По поводу господина с насмешливой физиономией другой герой «Ключа», британский майор, ощущал, что Достоевский, ужасаясь и возмущаясь, вместе с тем в душе чуть-чуть гордится широтой натуры этого джентльмена, который по установлении всеобщего счастья на земле вдруг ни с того ни с сего все разрушит.

Как писал русский философ Федор Степун, «в отличие от европейца, русский с каким-то неизбывным моральным рвением бросается в объятия зла, ведомый чувством, будто он таким образом погружается в метафизические глубины жизни».

Так что в лице выбравшей традиционно-европейский путь Украины Россия опять мстит Западу. Но что может современный Запад противопоставить всему неприглядному в человеческой душе, едва прикрытому тонким налетом цивилизованности?

3. Поэтому напоследок несколько слов о роли Запада в происходящем.

Недавно натолкнулась на такое, к сожалению, очень точное высказывание: Запад не может себя ни в чем ограничить ради спасения своих ценностей, ибо давно провозгласил своей главной ценностью возможность себя ни в чем не ограничивать. С одной стороны, право на свободу представляется главным жизненным принципом, ради которого стоит жить и умереть, а с другой — эта свобода постепенно сводится к выбору победителей телевизионных шоу и товаров потребления.

Максим Кантор считает, что опорой Российской империи всегда был и всегда будет европейский моральный релятивизм. И что раскол в сегодняшней Европе в то время, когда требуется европейское единство, является питательной средой русского фашизма. Только от объединенной Европы, Европы Иммануила Канта и Альберта Швейцера, зависит, сумеет ли она противопоставить русскому тоталитаризму европейскую доктрину гуманизма?

По мнению французской писательницы Франсуазы Саган, Горбачев вернул европейцам цивилизованную идею старой Европы, включающую в себя Россию.

И сейчас не в первый раз, сама того не желая, Россия предоставила Западу шанс вернуться к самому себе, к основным принципам западной цивилизации и наконец-то перестать закрывать глаза на все, с чем европейские страны не готовы бороться по прагматичным соображениям и из близорукого и популистского беспокойства исключительно о материальном благополучии своих граждан.

Из выступления на круглом столе «Моральные и этические вопросы в разжигании межнациональной розни в контексте антиукраинской информационной войны»