Только одна судьба

Опять о прошлом. О том далеком и жестоком прошлом, которое определяет наше невеселое и неумное настоящее. И, к сожалению, такое же наше будущее.

У моей мамы была подруга. Врач-терапевт, работавшая с ней в одной поликлинике. Немолодая, но все еще красивая, статная женщина. Одинокая, не имевшая своей семьи, она часто бывала у нас. Много читавшая, она обсуждала с моим отцом литературные новинки. Не помню ни одного ее рассказа о собственном прошлом. Всё, что я знал об этом – от моих родителей, искренне, тепло говоривших мне о ее совсем не веселой жизни.

Этель Борисовна Качер, военный врач в июне 1941 года вместе с сотнями тысяч советских солдат и офицеров попала в немецкий плен. Её друг и командир понимал: Этель обречена. Потому что еврейка. Прекрасно зная свои подчиненных, он успел в первые же дни плена устрашить тех, кто мог перейти в услужение к немцам и назвать служивших в полку евреев и коммунистов. Поговорил с каждым: «Если выдашь Качер – мы тебя убьем, помни!» Придумал легенду: Качер – молдаванка, к евреям никакого отношения не имеет. Позднее, уже в немецком лагере, он  возглавил группу сопротивления, за что позднее в СССР получил орден и уважение.

Этель Борисовна немецкими властями была перевезена в печально известный концентрационный лагерь для женщин Равенсбрюк. Там занималась тяжелым физическим трудом, как все. Выжила. Лагерь освободили союзники, наступавшие на всё ещё нацистский Берлин.

Вернулась в советский Киев. Почти сразу же была арестована советскими «органами». Следователь требовал признания, что еврейка Качер выжила в нацистском лагере, так как сотрудничала с гестапо. Её били, угрожали расстрелом. Отчаявшись, она вспомнила о своем друге и командире, фактически спасшем её жизнь. Она знала, что он признан героем антифашистского сопротивления, получил орден, делает военную карьеру. Свяжитесь с ним, сказала Этель Борисовна следователю, он подтвердит мои слова. Связались. Командир, полковник, орденоносец не подтвердил. Советских чекистов он боялся больше, чем палачей гестапо.

Качер судили. За сотрудничество с нацистами. Пошла этапом в лагеря ГУЛАГа сроком на 15 лет. В силу необходимости лагерная администрация использовала её по специальности. Сталину нужны были рабочие руки живых людей, а не мертвых. Сохранились, опубликованы воспоминания каторжан об Этель Борисовне.

Выжила и там, в ГУЛАГе. После смерти Сталина была освобождена, вернулась в Киев. Устроилась на работу терапевтом в поликлинику. Там познакомилась с моей мамой, вернувшейся с фронта капитаном советской армии, участвовавшей во взятии Берлина. И во время разгара войны вступившей в коммунистическую партию. Тогда так поступали многие воюющие офицеры.

В нашей семье выписывали несколько литературных журналов. Разумеется, и «Новый мир». Этель Борисовна всегда обсуждала с моими родителями новинки. Уходя, часто брала с собой новый журнал или книгу. В конце 60-ых, часто бывая у Лёни Плюща и Виктора Платоновича Некрасова, я приносил домой заинтересовавшие меня машинописные тексты Самиздата. Некоторые предлагал Этель Борисовне.

Позднее, в 1972 году, когда я уже был узником внутренней тюрьмы КГБ, в числе других моих знакомых была допрошена и Этель Борисовна. Под давлением следователя Чунихина она призналась, назвала два самиздатовских текста, которые я действительно дал ей. Сейчас точно не помню, кажется повесть Василия Гроссмана «Всё течёт» и нобелевскую речь Альбера Камю. Поскольку во время обысков ни у меня, ни у Качер эти тексты не были изъяты, славные чекисты взяли эти тексты из каких-то своих источников и подшили в моё следственное дело в качестве вещественных доказательств. Впрочем, все содержавшиеся в моем деле вещдоки были не моими, а их, чекистов. Но судили меня, а не их, фальсификаторов доказательств.

Спустя десять лет я вернулся в Киев. В жестокий, запуганный советский Киев. Разумеется, я встретился с Этель Борисовной. Я всё понимал, мне было важно мягко успокоить её. Я был с женой, Ирой. Познакомил их. Этель Борисовна по-прежнему жила одна, единственной опорой её старости был племянник.

Мы встречались несколько раз. Я никогда не говорил с ней о её страхе. Я всё понимал. Мой, брежневско-андроповский лагерь в сравнении с её лагерями был курортом.

Да, я опять написал о прошлом. Где власть легко и безжалостно ломала людей. Хороших, честных людей. К сожалению, этот страх перед властью остался. И в Украине. Это необходимо помнить.