Памяти Владимира Буковского

Владимир Буковский был исполнен решимости стать биологом, чтобы доказать придуманную им в тюрьме теорию функционирования человеческого мозга. И решил поступать в Лейденский университет. Однако для поступления требовалось знание голландского языка, что было для него невыполнимым условием, и он переехал в Англию. Там он поселился в Кембридже, в типичном английском доме среднего класса с садом. За долгие годы, проведенные в тюрьме, он мысленно выстроил для себя замок, кирпичик за кирпичиком, комнату за комнатой, этаж за этажом. Таким «замком» теперь должен был стать его новый дом в Кембридже. В Уэльсе он нашел подходящий камень для облицовки камина. Купил кожаную «дворцовую» мебель. В саду же он обнаружил странные земляные холмики, из которых весной появлялись ростки. Он вырывал их и сжигал, чем приводил в ужас своих соседей, прекрасно знавших, что это спаржа, а спаржа в Англии считается «священной».

Владимир Буковский — от уличного мальчишки до диссидента

Владимир Буковский вырос в Москве. Бесстрашный уличный мальчишка, он как свои пять пальцев знал все столичные переулки и дворы, которыми тогда изобиловала Москва. Эти знания пригодились ему в конце 1950-х годов, когда у памятника Маяковскому стали проходить поэтические чтения. Сначала там декламировались стихи известных, но не издаваемых в то время советских поэтов, таких, как Анна Ахматова и Осип Мандельштам, позднее там выступали диссиденты.

Задача Владимира Буковского состояла в том, чтобы обеспечить безопасность поэтов после таких чтений, и в этом он был мастер. В 1963 году его арестовали и поместили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Затем последовали еще два ареста, последний в 1971 году. В результате Буковского приговорили к семи годам лагерей и пяти годам ссылки, по обвинению в незаконном вывозе на Запад увесистого пакета документов, раскрывающих факты применения в СССР карательной психиатрии и предоставляющих важнейшие доказательства для западной кампании против злоупотребления психиатрией в политических целях. Буковский был жестоко наказан, но не сломлен.

Я познакомился с Владимиром Буковским, когда еще был школьником. Перечитав «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, я решил в 1977 году написать Буковскому письмо. Незадолго до этого, в декабре 1976 года, в аэропорту Цюриха его обменяли на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. Он был в центре всех мировых новостей и представлялся мне как раз тем человеком, который был способен ответить на мои многочисленные вопросы. К моему удивлению, он откликнулся на мое письмо, и между нами завязалась дружеская переписка. То был довольно необычный способ общения между роттердамским школьником и всемирно известным героем из Советского Союза.

Английская жизнь и мемуары Владимира Буковского

Когда Владимир Буковский перебрался в Англию, тогдашний премьер-министр Маргарет Тэтчер подарила ему ручку с пожеланием записать свои мемуары. Он так и сделал: три месяца, ночи напролет он писал, а днем машинистка перепечатывала его рукописные тексты. Через три месяца мемуары были готовы. На голландском языке они вышли под названием «Замок в четырех стенах», ассоциируясь с тем замком, который он мысленно возводил, находясь в тюрьме. Книга оказалась шедевром — на мой взгляд, это лучшая книга, описывающая зарождение и развитие диссидентского движения в Советском Союзе. Динамичная, остроумная, глубокая.

С 1978 года я регулярно навещал Владимира Буковского, сначала в Лондоне, а затем в его доме в Кембридже. К тому времени относятся мои лучшие воспоминания о нем. Буковский был тогда еще относительно молод и прежде всего фантастически молод душой. Проведя за решеткой начиная с двадцатилетнего возраста большую часть своей жизни, он пытался наверстать упущенное. Пусть на протяжении шестнадцати лет он во многих отношениях и был моим старшим наставником, подготовившим меня к правозащитной деятельности, но бьющей через край юной энергии и безрассудства ему было не занимать. Долгие вечера, проведенные нами в подвале греческого ресторана на улице, где он жил, навсегда останутся в моей памяти. После закрытия ресторана мы продолжали гулять в подвале, вместе с другими приглашенными гостями. Буковскому полюбился греческий обычай разбивать тарелки, и он заказывал одну закуску за другой, только чтобы иметь возможность запустить тарелкой в стену.

Вечный мятежник Буковский

Учеба в Кембридже давалась ему легко, и он без труда получил диплом. После чего отправился в Стэнфорд, в университет Калифорнии, с намерением защитить диссертацию. Исследовательская работа, однако, показалась ему смертельно скучной, особенно когда каждые двадцать минут в течение многих часов приходилось нажимать кнопку, воздействуя электрическим разрядом на подопытных кроликов. Он все сильнее ощущал потребность полностью сосредоточиться на борьбе против КГБ и против коммунизма в целом, и в конце концов Владимир Буковский бросил университет. Позднее он иной раз признавался, что совершил роковую ошибку, потеряв шанс на «нормальную» карьеру. Отныне он был вечным мятежником. Сначала против коммунизма, а потом и против всего, что считал «советским», «тоталитарным» или чересчур бюрократическим.

В тот же период расстроились и наши отношения. У нас возникли разногласия по поводу характера дальнейших действий. С одной стороны, он вел себя как отец, реагирующий на поступки непослушного ребенка, а с другой — не терпел, когда ему противоречили. Будучи продуктом советской системы, он был не слишком демократичен и к тому же часто считал, что цель оправдывает средства. Он поддерживал, к примеру, правые режимы исключительно потому, что они были антикоммунистическими, и подружился с довольно сомнительными личностями.

В итоге наше общение с Владимиром Буковским было минимизировано до нескольких электронных писем в год. Но эмоциональная, напоминающая покровительственные отношения отца и сына связь осталась. По моему убеждению, она была обоюдной. Его смерть оставляет в душе странную пустоту, с которой сложно справиться, а также осознание того, что из жизни ушел большой человек, человек, которому было трудно совладать со своим величием и который пытался забыть свои горести и бессилие, в том числе утопляя их в вине.