Штази, КГБ и ФСБ. Когда прошлое продолжает нас преследовать — Роберт ван Ворен

В последние дни я жертвовал своим сном ради просмотра немецкого сериала «Вайссензее. Берлинская история» о жизни в наводненной агентами Штази Восточной Германии в 1980-х годах. Сериал этот отнюдь не новый, 2010 года, но каким-то образом он до сих пор ускользал от моего внимания. Чем-то он напомнил мне известную киноленту «Жизнь других», повествующую о том, как Штази разрушает жизнь восточногерманского драматурга и его подруги, известной актрисы.

Персонажи «Вайссензее» также становятся жертвами коварных методов Штази, единственной спецслужбы в Восточной Европе, организованной, возможно, даже лучше, чем советский КГБ. На момент падения Берлинской стены в 1989 году население страны составляло 16 млн человек, за которыми шпионили 91 тыс. штатных агентов Штази и 174 тыс. так называемых неформальных агентов — людей, добровольно, а зачастую и недобровольно, собиравших информацию о своих согражданах.

Как действовала тайная полиция Штази

Как действовала тайная полиция Штази, я узнал в деталях, когда в 2009‒2010 годах при написании своей книги «Холодная война в психиатрии» исследовал архивы Штази в Берлине. Я изучил множество личных дел, в том числе и дело женщины, внедрившейся в правозащитную организацию, которой я в свое время руководил, и доносившей в КГБ на моих российских друзей, многие из которых на основании этих доносов были приговорены к многолетнему тюремному заключению. Она работала гинекологом в крупном министерском учреждении ГДР.

Я прочел, как эту женщину завербовали, используя тайную любовную интригу, а затем заставили доносить на всех пациентов, у которых обнаруживались венерические заболевания (а значит, они могли иметь любовные отношения на стороне). Жертвами ее шпионажа были десятки людей, что, несомненно, привело к столь же многочисленным семейным кризисам и разрушенным отношениям. От прочитанного меня то и дело мутило, поэтому время от времени я прерывал работу и выходил на улицу, чтобы прийти в себя.

Разведка Штази и проблема люстрации

Сериал «Вайссензее» всколыхнул все эти воспоминания и чувства, а также навел на определенные размышления. После написания своей книги я глубоко исследовал эту тему и беседовал со многими людьми, предававшими и предаваемыми. Все это заставило меня задуматься о проблеме люстрации: какую информацию с этической точки зрения, кому и на каких условиях можно обнародовать, а какую нет.

Мой близкий украинский друг, отсидевший десять лет в лагерях и ссылке, ни за что не хотел видеть свое досье, поскольку не желает знать, кто его предал. Однако сегодня, когда архивы КГБ в Украине открыты, с подробностями его дела может ознакомиться кто угодно. Чем и воспользовались журналисты, которые без разрешения прочли его дело, получив информацию, которую мой друг предпочел бы не раскрывать.

После того как предыдущий министр здравоохранения Украины конфисковала архив специализированной психиатрической больницы в Днепропетровске (в Днепре), где сотни политзаключенных подвергались пыткам нейролептиками, она разместила в социальных сетях фотографии документов из досье известной жертвы карательной психиатрии Леонида Плюща, тем самым не только нарушив медицинскую этику (поскольку это были медицинские файлы, а не файлы КГБ), но и действуя без разрешения родственников Плюща. Вдова Леонида Плюща тут же пригрозила подать на нее в суд за столь возмутительное поведение.

Кто и почему соглашался работать на Штази

После распада ГДР группа психоаналитиков из Франкфурта провела любопытное исследование о том, кто и почему соглашался работать на Штази. В ходе исследования выяснилось, что многие вообще не осознавали, что шпионят (полагая, что эпизодические разговоры в кафе носят вполне невинный характер). Кроме того, отчеты об этих разговорах, как правило, писали не они, а штатные сотрудники Штази, с которыми они встречались. Эти сотрудники были атрибутом плановой экономики и должны были составлять строго определенное количество отчетов, чтобы выполнить норму и иметь возможность сделать карьеру.

Другими словами, неформальные агенты никогда не видели эти отчеты и не знали их содержания (а порой вообще не ведали об их существовании), однако после падения Берлинской стены именно эти отчеты служили поводом для запрета заниматься своей профессией, зачастую на всю оставшуюся жизнь. Как и в случае с жертвами Штази, они теряли работу, семью и будущее, и многие из них кончали жизнь самоубийством. Гинеколог, которая шпионила за моей организацией, тоже, вероятно, покончила с собой. Она понимала, что ей грозит разоблачение и что у нее нет будущего.

Один из персонажей моей книги, бывший агент Штази, тоже утратил право на работу по профессии, и восемь последующих лет его жизни прошли в глубочайшей депрессии с постоянными мыслями о самоубийстве. Однако в его досье я прочел о том, что он отказывался шпионить за людьми, открыто заявляя своему начальству, что это «грязная и неприемлемая работа», в результате чего в течение двух лет сам был под наблюдением Штази. Он оказался необычайно «этичным» агентом, и сотрудники Штази утратили к нему доверие: незадолго до падения Берлинской стены они планировали запретить ему поездки за границу.

История повторяется

Актуальность и важность этих историй заключается в том, что они повторяются прямо сейчас, на наших глазах. Российский преемник КГБ, ФСБ, развернулся во всю ширь и является на сегодняшний день гораздо более крупной организацией, чем в свое время КГБ в Советском Союзе. Методы шпионажа и допроса, тщательно разработанные в академиях ФСБ, где агенты фактически пишут диссертации и получают ученые степени за эту отвратительную работу, стали гораздо более изощренными. Но одно остается неизменным: людей ловят на крючок, шантажируют и заставляют шпионить за своим окружением, и таким образом ежедневно разрушаются жизни множества людей.

Архивы Штази в целом пережили воссоединение Германии и открыты для исследователей как важный и страшный памятник тоталитарного прошлого. Вопрос в том, откроются ли когда-либо архивы ФСБ, собираемые в этот самый момент. Если в далеком будущем такое и случится, то, я надеюсь, это будет происходить с максимальной осторожностью и пониманием того, что у всех причастных (на какой бы стороне они ни были) было свое социальное окружение — жены, мужья, дети, которые могут пострадать до такой степени, что нормальная жизнь станет невозможной.