Солдатам постоянно вбивали в голову, что лучший зек — мертвый зек

Олег ШУЛЕЦ

«Хороший зек — мертвый зек» — первые слова, которые я услышал от «отцов»-командиров в начале своей армейской службы. И эти же слова я слышал почти ежедневно из уст некоторых офицеров и прапорщиков как в родном подразделении, так и в тех, где я бывал. Слышали их и мои сослуживцы.

На территории Молдавской ССР было 22 исправительно-трудовых колонии. Не знаю, насколько достоверным является этот факт, но так нас тогда информировали. Каждое место лишения свободы охраняла одна из рот нашей Кишиневской конвойной бригады (в/ч 7481). Двадцать две зоны на одну маленькую республику — это немало. В Кишиневе был штаб нашей конвойной бригады, и значительное количество личного состава находилось именно там. Были подразделения, которые не только охраняли зоны, но и конвоировали осужденных к местам лишения свободы. Иногда подобная командировка в «столыпинском» вагоне могла длиться не один месяц, поскольку путь пролегал через территорию всего Советского Союза.

Большинство моих земляков хотели служить именно в Кишиневе, поскольку после Киева столица Молдавии была им психологически ближе. Ну а мне же захотелось увидеть пушкинские места, да и житье в трехэтажных кишиневских казармах с большим количеством офицеров и прапорщиков меня не привлекало. То и дело надо было крутить головой по сторонам, чтобы успевать приложить руку к козырьку головного убора, то есть отдать воинскую честь старшему по званию.

Цыганы шумною толпой...

Хотелось бы немного рассказать о своем подразделении. Я выбрал его благодаря Пушкину и кинофильму «В бой идут одни старики». У небезызвестного Александра Сергеевича в поэме «Цыганы» есть строки: «Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют» или «Кочуя на степях Кагула…», они не могли оставить равнодушным человека, который любил творчество Пушкина и хотел лично увидеть эти кагульские степи. В кинофильме Ролана Быкова один из главных героев, Кузнечик, говорит, что лучше быть подальше от начальства и поближе к кухне. На мой взгляд, служить подальше от штаба бригады в периферийном подразделении гораздо спокойнее. И время подтвердило мою правоту.

Служба в конвойных подразделениях в местах лишения свободы довольно однообразна. Солдаты в основном заняты караульной службой по охране зоны или производственных объектов, куда зеков вывозили на работу. В свободное от несения службы время проводились занятия. Особенное внимание уделялось боевой и политической подготовке. Боевая подготовка в основном включала в себя занятия по стрельбе: стрельба дневная, стрельба ночная, по мишеням ростовым, движущимся мишеням, «зек на заборе» и т. п. Были, конечно, и тактические занятия, окапывания, бег в общевойсковых защитных комплектах. Но запомнились именно стрельбы. Спустя несколько лет после армейской службы, будучи в спецкомандировках на территории Нагорно-Карабахской автономной области, я почти рефлекторно открывал ответный огонь первым, потому что правила применения оружия на бессознательном уровня были вбиты в мою голову еще на срочной службе в армии.

Такие же люди, как и я

К призывному возрасту я прочел более тысячи книг. Все, что было в родительской библиотеке. Поэтому вбить в мой мозг то, что «хороший зек — мертвый зек», было невозможно. А кроме этого, осознавая, что через сталинские лагеря прошли миллионы невиновных, я в душе сомневался относительно виновности всех зеков, охраняемых нами. Глядя на осужденных, я реально понимал, что они такие же люди, как и я сам, а по моральным качествам зеков некоторые из них могли бы дать фору тем, кто на зоне занимался их перевоспитанием.

Но я четко запомнил один из армейских постулатов, касающихся применения оружия: «Лучше пусть меня посадят из-за кого-то, нежели кого-то из-за меня». Эта армейская мудрость была проста. Если кто-то совершит незаконное действие в отношении меня, например, убьет, то его ожидает тюрьма. Если я перегну палку и применю оружие, в худшем случае меня ждет тоже тюрьма, но при этом я останусь в живых. Как пел Владимир Высоцкий: «И кто кого переживет, тот и докажет, кто был прав, когда припрут…»

Сейчас, по прошествии трех десятков лет, я понимаю, что «отцы»-командиры приучали нас к тому, чтобы в зеке мы не видели себе подобного, то есть человека. И, пожалуй, им это удавалось в силу определенных обстоятельств. Ведь солдатам всего по 18‒20 лет. Как говорили классики марксизма-ленинизма, бытие определяет сознание. Хотя в конвойных частях эту мысль интерпретировали иначе: «битие определяет сознание», или же «питие определяет сознание».

Нам, молодым солдатам, рассказывали, что зек — это по своей сути зверь, который хочет бежать, и что каждый из них чрезвычайно опасен, что среди этого контингента значительное количество лиц, склонных к побегу и насилию. И в любое время каждый из нас должен быть готов пресечь побег. А для пресечения побега следует применять оружие. И не просто применять, а применять его исключительно на поражение. Правда, при этом говорили, что в дневное время при пресечении побега сначала следует произвести предупредительные выстрелы в воздух, ну а потом… на поражение. То есть со стороны администрации вряд ли имело место человеческое отношение к осужденным. А любое действие рождает противодействие. И это не могло не сказываться на отношении бывших зеков к лицам, которые носили форму ВВ МВД. Вот почему внутренние войска МВД СССР были, наверное, единственными, из которых разрешалось демобилизоваться в гражданской одежде.

При демобилизации военнослужащий получал «требование», на основании которого ему выдавали бесплатный плацкартный билет до места прибытия. Из личных денег солдат доплачивал, чтобы доехать домой с комфортом в купе. Но и на полустанке, и в вагоне он мог, конечно, встретить бывших зеков и не доехать домой живым и здоровым. Если люди в форме ВВ не видели в зеке человека, то и бывший зек зачастую отвечал взаимностью.

Сила землячества

Состав моей роты был не просто интернационален, я бы сказал, он был глубоко интернационален. Большинство составляли узбеки, каракалпаки, таджики, туркмены, киргизы, азербайджанцы, казахи, дагестанцы. Были разные национальности и народности, например, аварцы, лезгины, кумыки, лакцы, табасаранцы. Табасаранцы меня удивляли тем, что иногда переходили на русский язык, когда на родном языке не могли понять друг друга, а проживали они в «верхнем» и «нижнем» Табасаране.

Но я с большим уважением вспоминаю их, поскольку именно тогда я понял значение и силу землячества. Несмотря на то, что они были незнакомы друг с другом до призыва и принадлежали к разным народностям, они были земляками, и поэтому все держались вместе и готовы были вступиться друг за друга. При этом все как один были физически крепкими. «Чистых» русских было буквально пару человек.

Хочешь домой — поймай зека

Чего больше всего хотелось солдату-срочнику при прохождении службы в рядах Советской Армии? Ответ однозначный, вне зависимости от рода войск, национальности и места службы, — съездить в отпуск домой. Солдаты внутренних войск не были в этом плане исключением. Но для получения отпуска нужно было сделать на грани невозможного. Здесь мало быть отличником боевой и политической подготовки или комсомольцем-активистом. Для солдата внутренних войск гарантией отпуска было пресечение побега из мест лишения свободы или поимка беглого зека. Как поется в песне: «Десять суток цена — кто назначил ее?».

Возникает закономерный вопрос: как гарантированно пресечь побег? Вариантов — два: или самому его организовать, или спровоцировать. Вчерашний школьник организовать побег не в состоянии. Разве только стать его соучастником, если осужденный планирует бежать с помощью конвоира. А вот спровоцировать побег — это вполне реально. Пресеченный побег свидетельствует о высокой боеготовности подразделения. Ведь в случае его пресечения не только солдат будет поощрен отпуском, но и командир подразделения тоже. Да и все подразделение в системе ВВ МВД будет считаться передовым. Поэтому ни офицер, ни прапорщик не остановят подобную провокацию, а в конечном счете — не помешают совершению умышленного убийства. Ведь солдатам ВВ постоянно вбивали в голову, что лучший зек — это мертвый зек.

Мне никогда не приходилось слышать о том, что подобные провокации получали огласку. Но не единожды слышал о награждении солдат, которые пресекали побеги, и с большой долей вероятности можно утверждать, что случаи провокаций побегов имели место в ВВ МВД СССР. По этому поводу хочу привести следующий пример.

Зек должен работать

В советские времена, как и сейчас, существовал лозунг о перевоспитании трудом. Еще классики марксизма-ленинизма писали о том, что труд есть осознанной необходимостью. Планировалось переходить от лозунга «от каждого по его способностям, каждому по его труду» к лозунгу «от каждого по его способностям, каждому по его потребностям».

Лозунги лозунгами, но и в советское, и в нынешнее время незыблемым остается постулат: «зек должен работать». Поэтому во всех местах лишения свободы есть производственные мощности, где работают зеки и выпускают определенную продукцию, оказывают услуги, например, по ремонту техники. Но невозможно всех обеспечить работой на территории зоны. В Молдавии зеков вывозили на производственные объекты, где они работали по восемь часов (те, кому это было положено), а после окончания рабочего дня осужденных конвоировали туда, где они непосредственно отбывали наказание. Распространенной работой, не требующей высокой квалификации, было сколачивание тары. Осужденные из дощечек, которые для них завозились, делали ящики для винограда, персиков, черешен, груш или яблок, в зависимости от сезона.

Производственные объекты охранялись исключительно тогда, когда там работали зеки. В иное время охраны не было. Указанные объекты представляли собой барак, где непосредственно работали зеки, а также караульное помещение, где находился личный состав караула, охраняющий зеков. Эти помещения огораживались сеткой-рабицей, поверх которой в определенных местах натягивалось МЗП. МЗП — малозаметное препятствие, представляющее собой мелкую тонкую проволоку из нержавеющей стали, в которой легко запутаться. Сеток-рабиц, натянутых по периметру охраняемого объекта, было две. Между ними шириной около четырех метров проходила контрольно-следовая полоса.

Позорный сизифов труд

В те дни, когда зеки работали на производственном объекте, несколько из них в течение всего дня с металлическими граблями в руках очищали контрольно-следовую полосу, удаляя из земли соринки и травинки. Под палящим молдавским солнцем это была нелегкая работа, учитывая, что грабли были сварены из цельного метала и весили не менее 30 килограммов. Их треугольные зубья разрыхляли землю на глубину пять сантиметров. Зеков, занятых на подобных работах, пренебрежительно называли пограничниками.

Их работа напоминала сизифов труд, потому что была бесконечной. Как только контрольно-следовая полоса на одном из участков становилась идеальной, на соседнем уже пробивался сорняк, а после сильного дождя всю полосу надо было возобновлять — на всех участках сразу.

Это была позорная работа. Она даже не оплачивалась, тогда как те осужденные, которые сколачивали тару, при выполнении нормы получали оплату и могли отовариваться в продуктовом ларьке. Но здесь важно то, что указанную работу выполняли исключительно «козлы», которые сотрудничали с администрацией. Однако именно благодаря этой работе «козлы» могли претендовать на условно-досрочное освобождение. Их работу можно было рассматривать так, что зек сам для себя и своих сокамерников строит тюремную стену, чтобы исключить возможность побега.

Сторожевая вышка и пирамиды из ящиков

По периметру охраняемого объекта находились сторожевые вышки, на которых караульные солдаты несли службу. Словосочетание «сторожевая вышка» звучит довольно грозно. По своей сути это мог быть обычный деревянный «грибок», какой часто можно увидеть над детской песочницей. Он должен был защитить караульного от дождя. Вышка имела деревянную площадку размером два на два метра, деревянные ступеньки высотой чуть более метра. Никаких иных заборов, кроме сетки-рабицы, на производственных объектах не было. Поэтому осужденные прекрасно видели караульных, которые несли службу на постах, а караульные видели зеков, когда те выходили из барака.

Огромная территория возле бараков была заполнена готовой продукцией — тарными ящиками. Из них складывались целые пирамиды, которые периодически, когда зеков не было на объекте, вывозились вольнонаемными трактористами на огромных прицепах. Работа на выводных объектах для осужденных была очень привлекательной. Во-первых, на работе быстрее шло время, во-вторых, за нее платили. А кроме того, работа давала значительное количество ништяков (дополнительных благ, возможностей).

Учитывая, что каждый зек за смену сколачивал несколько десятков ящиков, а на объект привозили около сотни осужденных, то ряды готовой продукции высотой около четырех метров тянулись около сотни метров. Такая пирамида в своем чреве имела определенные лабиринты, где можно было спрятаться от всевидящего ока вертухая (аттестованный военнослужащий в местах лишения свободы) и поспать несколько часов, а можно было и борзонуть (открыто сделать что-то категорически запрещенное), например, позагорать на вершине пирамиды ящиков, особенно весной, когда солнце совсем нежное, а ветерок мягкий. Подобные вольности могли позволить себе исключительно блатные. Они с удовольствием ездили на подобные объекты, но не работали, и при этом, как правило, были передовиками, поскольку нарядчики из зеков писали им максимальные показатели. Естественно, что за них работали другие. Правда, подобное удовольствие могли себе организовать не только блатные, но и те, кто в состоянии был оплатить труд ближнего. При этом, как и во всех местах лишения свободы, неизменной валютой считались чай, сахар и курево.

Самый крутой ништяк — это возможность провести время с лицом женского пола, не с девушкой и не с женщиной, а именно с лицом женского пола. Возраст, красота — это вторичное. Туда, где отбывали наказание мужчины, женщина могла попасть только на свидание, то есть официально через входные ворота контрольно-пропускного пункта. А вот на производственном объекте, который в нерабочее время караулом не охранялся, неофициальные свидания были возможны. Лицо женского пола, зачастую называемое зеками пренебрежительно-уважительно стахановкой, с помощью заинтересованных гражданских лиц, которых сегодня я назвал бы сутенерами, перемещалось через сетку-рабицу и пряталось в ящиках. Спрятав стахановку на объекте и забрав из условленного места предоплату, сутенеры удалялись с объекта, при этом старательно зачистив свои и стахановские следы на контрольно-следовой полосе кусками арматуры. После рабочего дня они забирали стахановку с объекта.

В нерабочее время на неохраняемый объект заносили запрещенные предметы. Как правило, это вино и самогон, а также продукты питания. В советское время наркомания, особенно в Молдавии, не была распространенным явлением. Так что запрещенные предметы не были чем-то страшным и опасным. Важно было, чтобы горячительные напитки употреблялись в меру и желательно под закуску. Правда, иногда часть спиртного с объекта могли переместить в жилую зону, дабы подогреть (поддержать) своих ближних. Для этого использовались презервативы или резиновые грелки. Грелки могли быть выявлены при поверхностном досмотре. Надежнее было использование презерватива, который заполнялся спиртным, в процессе заполнения заглатывался и за ниточку привязывался к одному из зубов. Но это совсем другая история.

Мечты недостижимые и мечты реальные

Итак, под «грибком» с автоматом находится солдат-срочник 18‒20 лет от роду. У него боевая задача: не допустить побега осужденного в секторе своего поста. Если зек совершит побег через мой сектор — мне самому светит тюрьма, если через другой сектор — тюрьма светит еще кому-то. Неприятностей не избежит все подразделение, и прежде всего — старослужащие, ожидающие дембель. По неписаным канонам из подразделения, откуда был совершен побег, демобилизуют в последнюю очередь, как говорят, «под елочку». Поэтому именно «деды», не хуже офицеров и прапорщиков, зачастую контролируют службу молодых. Смотрят, чтобы молодой не заснул на посту, не пронес с собой радиоприемник, не читал и не писал. Всего этого молодому не положено, как по уставу, так и по сроку службы.

Да и об отпуске на первом полугодии службы солдат может только мечтать как о чем-то недосягаемом. Но есть и досягаемые вещи: выспаться в выходной, получить посылку или хотя бы письмо, а уж если очень повезет — сходить в увольнение. А это несколько часов свободы. Можно поесть мороженого, посмотреть кино. Приятно, но банально. А если ты уже «дедушка», то ты опытный боец внутренних войск, способный оценивать ситуацию и свои возможности. Можно и борзонуть, но желательно без залета. Ведь хочется побыть с представительницей прекрасного пола, которая, возможно, будет готова к дальнейшему общению. Такую можно встретить на дискотеке.

Идти на дискотеку в форме можно, но стремновато по ряду причин. Основная — специфика войск. На дискотеке запросто может быть ранее судимый сверстник, которому я и мои намерения явно не понравятся. Поэтому на дискотеку надо идти с однопризывниками. Но небольшой группой, потому что представительница прекрасного пола свое внимание может уделить не мне, а моему сослуживцу. На дискотеку могут прийти и солдаты из другой воинской части с такой же целью, как и у меня. Тогда нужен коллектив, поскольку в случае конфликта победа может быть на стороне большинства. Но над солдатами советской армии, мы, конвойники, как правило, брали верх не количеством, а борзым самоуверенным поведением. Как говорят, с кем поведешься, от того и наберешься. А с зеками мы общались почти ежедневно.

В жизни всегда есть место подвигу

Теперь мы ближе подходим к максимально возможной мечте. Всеобъемлющей и всепоглощающей — мечте об отпуске. Ведь дома солдат может сходить на дискотеку. И одежда на нем будет гражданская. И перспективы у него могут быть глобальные. Но для этого нужен отпуск. Для отпуска нужен фактический подвиг. А подвиги совершаются на войне, но, как говорится, и в жизни всегда есть место подвигу.

Вот тут-то и предвидится процесс ловли зека «на живца». Как правило, его организовывает солдат, прослуживший около года. Он уже и службу «понимает», но и в отпуск хочет. «Дед» на подобное не пойдет. У него и так дембель скоро, а кроме того, после реальной ловли зека «на живца» его наверняка переведут на другое место службы, не связанное с охраной осужденных. А менять место службы, где ты уже прижился, не очень приятно.

Итак, солдат для несения службы заступил на определенный пост производственного объекта, до того, как зеков вывели на объект. Он разутый — сапоги выставлены на подоконнике «грибка». Над головой, на перекладине под крышей, развеваются на ветру портянки. При этом солдат демонстративно занимается полной разборкой автомата Калашникова — возможно, под легкую музыку, доносящуюся из радиоприемника. И на это у него уходят все два или три часа службы на посту. На следующий день или через день тот же солдат в первую смену несет службу на том же посту, и история повторяется. Наверняка зеки между собой обсудили такую ситуацию, особенно те, кто мечтает о побеге.

А вдруг получится

Мечта о побеге сродни мечте солдата об отпуске, и не каждый ею поделится. Если об этом станет известно в оперчасти, то о работе на выводном объекте можно забыть. Зек попадет в категорию склонных к побегу — а это усиленный контроль. Если подобная история с разуванием и чисткой автомата будет повторяться систематически, то на десятый или двадцатый раз совершится попытка побега через сектор разутого солдата с разобранным автоматом. Ведь у кого-то из зеков это стало навязчивой идеей, как не воспользоваться случаем. А может, кто-то просто проигрался в карты и решается на побег из-за невозможности рассчитаться.

Вся колония будет переживать за бежавшего. И плевать, что потом ухудшатся условия содержания, увеличится количество шмонов (обысков), и они будут отнюдь не формальными. И из отряда бежавшего в течение года никого не будут направлять на УДО (условно-досрочное освобождение). Дабы контингент стучал (доносил) эффективнее. Но в случае удачного побега авторитет отряда, из которого зек совершил побег, возрастает, хотя репрессий от администрации не избежать, поскольку в связи с удачным побегом неприятности ожидают и администрацию, и начальника колонии, и его заместителей, и начальника отряда, чей зек сбежал.

Финальная сцена

Итак, событие совершилось. Зек клюнул «на живца». С дикой отчаянностью и с адреналином в крови он бросается на забор из сетки-рабицы и почти как птица просто перелетает через него. Часовой в это время не имеет права стрелять на поражение, пока не будет преодолена линия охраны. Ведь убитый или раненый зек в таком случае может просто упасть на землю на территории производственного объекта. И тогда стрелявшему может светить зона. Но зеку некогда об этом думать. Он думает о том, как побыстрее преодолеть следующее ограждение из сетки-рабицы. А за плечами у зека котомка или самодельный рюкзачок. У него там гражданская одежда, которую он наденет, когда попадет на волю. Ведь бежит он в зековской робе, на груди у него бирка с фамилией и номером отряда. Кроме того, у него есть деньги, пусть даже одолженные, которых хватит, чтобы уехать как можно дальше от своей зоны.

Но, увы, чуда не происходит, и буквально через несколько секунд с близкого расстояния зек будет убит автоматной очередью. Солдат разбирал не свой автомат, а чужой. Его автомат все это время находился в собранном виде под стенкой «грибка». А промахнуться с близкого расстояния солдат внутренних войск не может. Вот такая финальная сцена ловли зека «на живца», или, называя все своими словами, так свершилось умышленное убийство.

Существует ли сегодня ловля зека «на живца»? Ответ зависит от условий содержания осужденных, морально-этического облика военнослужащего внутренних войск и общества в целом.