Судебное решение: в поисках справедливости

Подробный и честный разговор о перспективах очередной волны судебной реформы в Украине невозможен без разбора фундаментальных причин, по которым общество недовольно состоянием дел в сфере правосудия.

Проблемы функционирования судебной власти можно разделить на четыре аспекта:

1) недобросовестные судьи;

2) бестолковое материальное право;

3) запутанное процессуальное законодательство;

4) мизерное материальное обеспечение работы аппарата суда.

Четвертый пункт мы сразу же вынесем за скобки, ибо он носит внеправовой характер. Однако следует заметить, что в судах сложилась ситуация, когда денежное содержание судей (весьма неплохое по нынешним временам) резко контрастирует с бедностью окладов судейских помощников и работников аппарата суда.

Давайте скажем прямо: это именно они — помощники судей — во многих случаях являются вершителями правосудия, это они пишут за судей решения в полном объеме, а при разборе малозначительных дел еще и принимают за них решения, которые не глядя «подмахивают» граждане судьи. Это они разбирают почту, рассылают судебные решения и повестки, ведут делопроизводство и т. д. Поэтому негоже низводить их до уровня бедности церковных мышей.

Кроме того, есть претензии по работе компьютерных автоматизированных систем, которые часто «висят», судебные решения из программы внутреннего делопроизводства почему-то не сразу (и не всегда!) переносят в Единый реестр судебных решений и пр.

Но эти проблемы хозяйственно-технического обеспечения работы суда достаточно просто решаемы на бюджетном уровне. Гораздо острее проблема стоит с первыми тремя позициями.

Нынешняя поверхностная реформа правосудия в основном сводится к попытке решить только первую проблему в списке. При этом способы ее решения носят сомнительный характер. Авторы реформы полагают, что проблема кроется в порядке назначения судей и в том, чтобы совершить системное «перетряхивание» всего судейского состава по всей стране. Какой-то мизерный эффект это, безусловно, может принести. Но принципиально ничего не поменяет, потому что корни слова «недобросовестный» — добро и совесть — категории морально-нравственные, их нельзя установить декретом сверху, заставить всех иметь добрую совесть с 9 утра ближайшего понедельника.

Не хотелось бы заниматься морализаторством, но нельзя не заметить относительно состояния нашего общества, что оно носит глубоко феодальный, кастовый характер! Такое чувство, что в далеком 1991 году мы свернули на развилке истории не туда, и пошли не вперед, а назад — в середину ХІХ века. Правосознание народа за 25 лет независимости упало ниже уровня 1861 года, когда было отменено крепостное право.

Давайте же посмотрим на себя в зеркало и ужаснемся: беда не в том, что страна разделена на 99% холопов, батраков, крепостных и 1% представителей крупных помещиков, латифундистов, финансовых воротил, владельцев заводов, газет и пароходов… Беда в том, что народ это принимает и соглашается как с данностью. Вспомните реакцию общества в 2014 году на назначение крупных олигархов на должности губернаторов областей. Народ исходил восторгом по случаю назначения любимого барина на пост местного феодала. «А наш барин лучше!» — с гордостью писали в соцсетях. Это вообще что такое?

Беседы политических экспертов сводятся к обсуждению интересов кучки толстосумов при назначении членов правительства и формировании бюджета. Где же в этой схеме народ и его интересы?

Происходит это потому, что 25 лет подряд людям вкладывали в мозг одну мысль: делать надо только то, что выгодно. 

Во время войны выгодно быть полицаем, а не партизаном. В голод выгодно сожрать все самому, а не поделиться краюхой хлеба с ближним. Куда уж идти дальше, если наши зажравшиеся народные избранники брезгуют бесплатно подписывать письма и запросы в защиту простого народа по фактам конкретных злоупотреблений и притеснений от сильных мира сего. Потому что каждый депутатский запрос — это деньги, это встречные обязательства, ты — мне, я — тебе…

А ведь были времена, когда люди бескорыстно, часто с риском для себя, писали письма в защиту притесненных, необоснованно арестованных. Жутко сказать, но в зловещем 1938 году выдающиеся летчики Михаил Громов и Валентина Гризодубова бескорыстно ходатайствовали в защиту репрессированного Сергея Королева. Это могло им дорого стоить, но благородство для этих людей было выше страха. Разве могло бы им прийти на ум просить за это деньги? К слову, это письмо не сильно помогло будущему главному конструктору, обвинений во вредительстве с него не сняли, только смягчили приговор. Но и заступникам за врага народа ничего за это не было — палачи в те годы иногда проявляли порядочность… Увы, теперь эти времена нам кажутся бесконечно далекими.

Формирование совести происходит на протяжении всей жизни: основы закладывают семья и школа, улица, институт, трудовая практика, воспитание собственных детей, и шире — копирование моральных устоев и обычаев общества. Процесс этот не быстрый, но если начать сейчас, то лет через 25–30 он только принесет первые плоды. Поэтому лучше поздно, чем никогда.

Гораздо быстрее можно поправить ситуацию с решением второго и третьего вопросов — реформа материального и процессуального права.

К сожалению, традиционный теоретический взгляд на эти проблемы не дает ответа на мучительный вопрос: почему мы 20 лет меняем наше материальное и процессуальное право в сторону слепого копирования образцов романо-германской правовой системы, присущей большинству стран Западной Европы, но к результату нас это не только не приближает, но порою даже отдаляет. Почему?

Поскольку новые процессуальные кодексы, по словам заместителя главы Администрации президента Алексея Филатова, еще не готовы для внесения в парламент, и одному Богу известно, когда наступит этот счастливый и радостный момент, то я позволю себе несколько самых общих рекомендаций с нетрадиционной юридической ориентацией.

Во-первых, разбираясь в нареканиях граждан на качество работы судов, часто ловишь себя на мысли, что формально спорное решение суда вынесено с соблюдением всех норм и правил процессуального закона, и даже применение материального права нельзя квалифицировать как однозначно ошибочное. Почему же нас не устраивает решение суда? Потому что оно с нашей субъективной точки зрения несправедливо! Это ключевой момент в понимании проблем судебной власти. Граждане и общество ждут от суда не формального закона, не абстрактного верховенства права, тем более, что это верховенство есть категория философская, нигде и никак не унормированная украинским законодательством. Общество ждет от суда справедливости, потому что justitia — это справедливость как синоним правосудия.

Однако если мы возьмем, например, ныне действующий Гражданский процессуальный кодекс Украины, то справедливость не является критерием, по которому происходит пересмотр дела в апелляционном и кассационном порядке. Процессуальный кодекс устанавливает только один критерий — решение суда должно быть законным и обоснованным (ч. 1 ст. 213 ГПК).

Законным является решение, которым суд, выполнив все требования гражданского судопроизводства, решил дело по закону (ч. 2 ст. 213 ГПК).

Обоснованным является решение, принятое на основе полно и всесторонне выясненных обстоятельств, на которые стороны ссылаются как на основание своих требований и возражений, подтвержденных теми доказательствами, которые были исследованы в судебном заседании (ч. 3 ст. 213 ГПК).

Поэтому ныне действующий ГПК вполне допускает, что решение суда будет одновременно законным, обоснованным и несправедливым! Именно это противоречие создает непреодолимую пропасть между обществом и судами. Мы ищем в суде одно, получаем взамен совсем другое, огорчаемся, пеняем на судей за их бессердечие, требуя больше, чем велит закон.

По правде сказать, многие опытные судьи, воспитанные еще в традициях ГПК УССР, при вынесении вердикта пытаются инстинктивно искать такое решение, которое было бы и законным, и справедливым. Но после 1996 года, когда ГПК УССР начали решительно деформировать в угоду насаждения принципов воинствующей диспозитивности и пещерной состязательности судебного процесса в столь категорических формах, не присущих даже таким ведущим правовым государствам, как, например, Германия, — наши судьи были задвинуты на галерку в храме правосудия. Они перестали заниматься юстицией в широком смысле слова и вместо этого превратились в работников бюрократического учреждения под названием суд. Их дело — выслушать стороны, перечитать иск «от сих до сих», вписать в решение нужные нормы закона, словно вписать слово в кроссворд, и освятить бумагу печатью. Все!

Судьи утратили интерес к результату рассмотрения судебных дел, потому что вынесение решения приобрело механистический характер. Даже раздаются голоса о введении электронного суда по типу компьютерного тестирования — заполни формочку на компьютере, нажми кнопочку и получи решение на руки! В такой системе координат судья и вправду не нужен. Он — лишнее звено, которое к тому же недешево обходится государству.

Зачем же нужен судья-человек? Затем, что решение должно быть в первую очередь справедливым. Эта категория носит субъективный, морально-нравственный характер. Мы не можем ни подменить ее верховенством права, ни переложить на компьютер. Для этого в цепи принятия судебного решения должен быть человек, с его мудростью и жизненным опытом, доброй совестью и порядочностью, ну и, разумеется, знаниями законодательства.

Однако судья не может решать две взаимоисключающие задачи: постановить законное и одновременно справедливое решение, но при этом действовать только в рамках диспозитивности и состязательности — то есть не выходить за рамки доводов, доказательств и требований сторон. Либо одно, либо второе. Поскольку категория справедливости предполагает активный поиск приемлемого решения, то судья волей-неволей должен выходить за рамки исковых требований, выходить за рамки предложенных доказательств и по своей инициативе устанавливать истину по делу.

Тут мы неизбежно подошли к конфликту двух форм судебного процесса по гражданским делам — состязательного и следственного.

Та модель судебного следствия, которая была установлена Законом СССР от 8 декабря 1961 года «Об утверждении Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и Союзных республик» и адаптирована конкретными положениями ГПК УССР в редакции от 18 июля 1963 года, имела свои достоинства и недостатки, но больше плюсов, чем минусов.

Теоретики права обычно возражают против активной роли суда, сетуя на то, что суд может злоупотребить своим правом во вред сторонам по делу. Тут я категорически не соглашусь. Правом поиска доказательств по делу злоупотребить нельзя, если мы исходим из того, что суд объективно и добросовестно дает оценку всем доказательствам, независимо от субъекта их предоставления. Если же суд лукавит, нарочно ищет неприемлемые для правовых позиций сторон факты, дает им предвзятую оценку, — то в таком случае состязательная модель судебного процесса ничем не поможет, ведь суд оценивает все доказательства на основе внутреннего убеждения. А раз так, то суд попросту откажет в иске по мотивам недоказанности, тогда как в следственной модели бремя установления истины лежит на суде, и суд должен будет взамен доводов сторон предоставить свои контрдоводы, обосновать их надлежащими фактами и документами, показаниями свидетелей и т. д. Это никак не исправит лукавый суд, но вам хотя бы будет легче в апелляции доказывать свою правоту — вам будет что опровергать, а не простой бессодержательный отказ.

Здесь хотел бы чистосердечно признаться в одном случае жесткого применения правил судебного следствия, которое изредка встречается в практике административных судов — благо, КАСУ это позволяет. Судья в категоричной форме потребовала явки истца и была решительно настроена допросить его о тех фактах, которые доверитель предпочел бы скрыть. Разумеется, эти факты он не указал в иске, они никак, по моему мнению, не влияли на квалификацию правоотношений, но, увы, — не свидетельствовали в его пользу с точки зрения «общего впечатления». Но переборов первое эмоциональное неприятие, я вынужден был самому себе признаться: это правильно, что суд будет докапываться до самых тонкостей, пускай даже вопреки желанию сторон.

Другое дело, что необходимо установить четкую грань: истец и ответчик не могут быть допрошены судом как свидетели, у них против их воли нельзя истребовать те доказательства, которые они не считают нужным предоставить. Разумеется, это не касается субъекта властных полномочий, который априори обязан доказывать свою правоту.

Состязательный процесс придумали адвокаты, чтобы побольше взять денег с клиентов. При состязательном процессе истец должен проявить все знания, опыт и навыки судьи в процессе установления обстоятельств по делу и преподнести суду готовый результат на блюдечке с голубой каемочкой. Это резко облегчает работу суда (ибо происходит перекладывание самой трудоемкой работы со своей головы на адвокатов сторон), но существенно усложняет и удорожает процесс доказывания иска для истца. В нашей стране и так установлены непосильные ставки судебного сбора.

Например, минимальная ставка за подачу имущественного иска для физического лица равна одной минимальной зарплате, для неимущественного иска — 40% данной ставки. В 2016 году ставка составляла 1378 грн. Если сбудутся планы правительства по увеличению минимальной зарплаты до 3200 грн, то все ставки судебного сбора со временем взлетят более чем в два раза! Куда еще выше?

Но и это не все: согласно ч. 2 ст. 26 новой редакции закона «Об исполнительном производстве», к заявлению о принудительном исполнении решения взыскатель добавляет квитанцию об уплате авансового взноса в размере 2% от суммы, подлежащей взысканию, но не более 10 минимальных размеров заработной платы, а по решению неимущественного спора — в размере одного минимального размера заработной платы с должника — физического лица и в размере двух минимальных размеров заработной платы с должника — юридического лица. Это значит, что рядовому гражданину придется раскошелиться в ближайшей перспективе на сумму не менее 6400 грн по имущественному спору и на сумму не менее 4480 грн по неимущественным делам, например, по административным спорам с органами власти, когда государство и власть сами попирают закон.

Вышеприведенные расценки чрезмерно обременительны для простых граждан. Особо возмутительно это выглядит в сфере административного судопроизводства.

Налицо неутешительная тенденция: до 14 октября 2014 года прокуратура осуществляла надзор за соблюдением прав и свобод граждан на основании закона «О прокуратуре» на бесплатной основе. После 2 июня 2016 года надзор за законностью в стране в публично-правовой сфере ликвидирован как таковой даже на конституционном уровне.

Судебный сбор по неимущественным административным делам первоначально, в момент вступления в силу Кодекса административного судопроизводства, составлял всего 3,40 грн. Затем его неоднократно повышали, и в нынешнем году он составил 551,20 грн. Но и этого государству показалось мало. Перспектива заплатить в будущем почти 4500 грн за то, чтобы призвать субъект властных полномочий к ответу, должна остудить многие горячие головы борцов с несправедливостью.

Однако рядовой гражданин должен не только официальные судебные издержки оплатить. Он еще должен заплатить за услуги адвоката. И если раньше, по правилам ГПК УССР, любой малограмотный колхозник мог быть услышан и понят судом, а его права были бы защищены, то в модели состязательного судебного процесса не то что рядовому гражданину, подчас многоопытному юристу и даже судье не всегда понятно, как применять норму закона в условиях взаимоисключающих разъяснений пленумов Высших специализированных и Верховного судов.

Более того, состязательная модель процесса сознательно допускает ситуацию, при которой тот, кто прав, не смог доказать свою правоту, потому что был недостаточно проворным. Это особенно приводит в экстаз адвокатскую братию, ибо является примером того, как дорогой адвокат может черное сделать белым и суд это узаконит. Все это является примером извращения самой сути правосудия, курьезом, причиной которому — верховенство диспозитивности над принципом справедливости. Поэтому суд — это еще и соревнование цены адвокатов…

Так что скоро многие вопросы станет просто невыгодно решать в суде, если цена иска будет сопоставима с ценой судебных издержек.

Политика государства направлена на то, чтобы последовательно маргинализировать прокурорский надзор как форму досудебного решения споров. А теперь еще и само правосудие будет маргинализировано, ибо станет недоступным для большинства граждан. И чтобы ни у кого не возникало сомнений в стратегических замыслах власть имущих, была введена адвокатская монополия в ст. 131-2 Конституции (в редакции от 2 июня 2016 года).

По замыслу нынешних правителей, правосудие должно стать уделом избранных, состоятельных людей. Для окончательного закрепления феодального устройства нашей страны остался последний штрих — ввести имущественный избирательный ценз. Видимо, это уже не за горами…

Однако для вынесения справедливых решений зачастую требуется выйти за рамки не только ныне действующего процессуального закона, но и норм материального права. Почему? Потому что это самое материальное право, возьмем конкретнее — Гражданский кодекс, — несправедливо регулирует правоотношения.

Если лаконично сформулировать претензии к нынешнему Гражданскому кодексу Украины, который вступил в силу 1 января 2004 года, то они сводятся к следующему: многие правила носят надуманный, навязанный сверху характер и глубоко противоречат обычаям гражданского оборота в нашей стране.

Когда мы говорим, что добиваемся справедливого решения суда, то речь идет о соотнесении формальных норм материального права, которыми руководствовался суд, и обычая, который укоренился в народе. И там, где обычай (ст. 7 ГК Украины) противоречит гражданскому законодательству, суд руководствуется законом (ч. 2 ст. 7 ГК).

Но народ полагает иначе — обычай справедливее закона, ибо обычай — это результат правоприменительной практики за сто и более лет, тогда как закон принят непонятно почему и непонятно кем. Когда мы рассуждаем о преимуществах суда «по понятиям» над судом «по закону», то мы неявным образом просто отдаем приоритет применению обычая над применением закона.

В своей недавней статье Сергей Ярош справедливо указал следующий пример: согласно ст. 128 ГК УССР право собственности на вещь переходило с момента ее фактической передачи (то есть с момента выполнения соглашения), а не, например, с момента государственной регистрации, как это происходит сейчас с недвижимым имуществом.

На сегодняшний день действует жесткое требование о нотариальной форме сделки отчуждения недвижимого имущества и одновременно — о государственной регистрации такой сделки. Верховный суд неоднократно озвучивал свою правовую позицию: возможность признания договора действительным распространяется лишь на те договоры, которые подлежат только нотариальному удостоверению, от которого сторона уклоняется, и не подлежат государственной регистрации; признание в судебном порядке действительной сделки по недвижимости противоречит законодательству, поскольку такая сделка подлежит обязательной государственной регистрации, а потому ч. 2 ст. 220 ГК Украины к спорным правоотношениям не применяется.

Вся эта правовая софистика привела к тому, что норма ст. 220 ГК Украины, которая еще 5–7 лет назад прекрасно работала, вдруг стала толковаться ровно наоборот.

Чтобы проиллюстрировать последствия подобного издевательства над правом, небольшой экскурс в проблематику данного вопроса.

Так уж повелось, что в нашей стране существует огромный сегмент «серой» недвижимости почти нулевой ценовой категории — для самых малоимущих граждан. Это разного рода рабочие бараки и общежития промышленных предприятий, самострой в рабочих кварталах и поселках, брошенные сельские хаты и т. п. Переоформлять или узаконивать такое жилье чрезвычайно сложно и дорого, ибо зачастую оно передавалось без оформления всех необходимых документов, в первую очередь без нотариальных договоров и регистраций. Рабочий барак по документам вполне может быть складским помещением, приватизация общежития могла происходить с нарушениями, и теперь жильцы просто не найдут концов.

Зачастую уже сменился не один хозяин у такого жилья, владельцы по простоте нравов передавали эти хибары и лачуги на основании устной договоренности либо простой расписки. Даже при желании новых владельцев нотариально оформить сделку — это уже просто невозможно, потому что у данного имущества либо вообще нет номинального хозяина, либо он давно умер или уехал на ПМЖ. Такая же история с земельными участками под этими строениями.

Сотни тысяч людей до сих пор живут в таком ветхом жилье, но они лишены права распорядиться своим имуществом — продать, подарить, завещать, ибо их имущественная ситуация лежит вне закона, а суд не может им никак помочь, применив ст. 220 ГК Украины, признав целую цепочку сделок действительными, а конечного приобретателя — правомерным.

Зачем же нужно такое материальное право, которое не решает вопросы людей, а загоняет их в юридическое гетто? Почему нормы гражданского права навязываются без учета не только обычаев, но и сложившихся реалий правоприменения?

Если так дело пойдет и дальше, то невольно напрашивается вопрос: не проще ли тогда вообще отказаться от гражданского законодательства и руководствоваться обычаем при осуществлении судопроизводства? Я понимаю, что подобное предложение звучит гротескно, но не беспочвенно. Полагаю, что разумная реформа судоустройства невозможна без того, чтобы параллельно не была начата ревизия норм материального, в первую очередь — гражданского права.

В рамках одной статьи невозможно охватить всю сложность поставленной задачи, но две ключевых задачи должны быть решены в обязательном порядке. Во-первых, должен быть найден разумный баланс между писаным гражданским правом и обычаем, вплоть до того, что суд на свое усмотрение должен иметь право отдать приоритет обычаю, если другого способа постановить справедливое решение не существует. И, во-вторых, необходимо вернуться к правилу ст. 128 ГК УССР относительно момента перехода права собственности на вещь и перестать создавать две параллельные реальности — одна по фактическому владению вещью, вторая, виртуальная, — согласно данным единых государственных реестров.

Все вышеперечисленное — самые минимальные, но необходимые шаги на пути эффективной реформы правосудия, которые можно принять очень быстро с минимальными затратами.