Страхи и надежды Мариуполя

Доехать до Мариуполя из Киева, да и из любого другого украинского города, на поезде до сих пор нельзя. Конечная остановка фирменного поезда «Азов» сообщением «Киев—Мариуполь» теперь уже даже не в Сартане, а в Бердянске. Оттуда до Мариуполя ходят автобусы, которые доезжают до города за полтора часа, минуя несколько блокпостов. Проверяют документы только у пассажиров мужского пола; женщин, очевидно, считают неопасными.

В поисках диверсантов

По вечерам, после семи, улицы Мариуполя пустеют, встретить прохожего удается очень редко. В городе и раньше было не очень людно в вечернее время, но сейчас особенно пусто. «Все сидят по домам, лишний раз стараются не выходить», — подтверждают милиционеры патрульной службы, с которыми я объезжаю центральный район Мариуполя через несколько дней после приезда.

«Сейчас в городе очень напряженная ситуация, сами знаете. Плюс очень много военных и военной техники. Люди боятся оружия, сам вид оружия в таком количестве их пугает, и это можно понять», — объясняет мне милиционер. Проезжаем мимо одного из мостов. Милиционер выходит и идет здороваться с двумя военными в камуфляже, которые с автоматами наперевес еле различимы в сгущающихся сумерках. Все мосты в Мариуполе, как и другие стратегические объекты, охраняют теперь наряды бойцов «Днепр-1», милиции, ГАИ. Из-за этого у мариупольской милиции не хватает личного состава для пеших патрулей. Патрулировать улицы помогают не только военные, но и члены комитетов самоорганизации населения, казаки «Украинского реестрового казачества», работники местных предприятий и просто активисты.

Милиционеры внимательно вглядываются вокруг, объезжая маршрут. В машине лежат ориентировки на диверсанта — парня, всего на один год старше меня, за информацию о котором объявлено вознаграждение в 100 тысяч гривен. Именно он считается главным подозреваемым в нападении на милиционеров во время осмотра легковой машины в городе 23 февраля, в результате чего был убит один сотрудник подразделения «Сокол», а двое других ранены. Кроме того, его считают главарем группы, которая организовала теракт, из-за которого в Мариуполь теперь не ходят поезда, — подрыва железнодорожного моста в декабре. Того, кто делал взрывное устройство, задержали буквально накануне. По информации милиции, им оказался заведующий лабораторией одного из городских учебных заведений.

Однако особо опасные преступники за те несколько часов автопатруля, которые я провожу вместе с милиционерами, по дороге нам не попадаются. Из правонарушителей встречаются только мальчик и девочка, распивающие в парке слабоалкоголку, подозрительного вида компания возле гаражей (двое молодых парней с судимостью, но ничего запрещенного при себе у них нет, из подозрительного — только димедрол). Едем на вызов в многоквартирном доме. Надеваю, на всякий случай, бронежилет. Но оказывается, что мои страхи напрасны: милицию вызвала женщина преклонного возраста, которая жалуется на соседей снизу. Она общается с нами из окна квартиры на втором этаже, открывать двери без дочери не хочет. Говорит, что ее обокрали, заказчиком называет соседа. После опроса соседей из других квартир выясняется, что бабушка живет одна и не первый раз натравливает на соседей городские службы. Вызвав участкового, уезжаем.

Милиционеры делятся историями своих служебных будней: «Бывает такое, что при виде нашей машины какой-то парень начинает бежать. Мы естественно выходим из машины и догоняем. Проверяем документы, проводим осмотр личных вещей — ничего, все в порядке. Спрашиваем его, чего убегал. Оказывается, боялся, что в армию заберем, в военкомат отвезем. В основном, это парни 19–20 лет, особенно летом таких много было». Мариуполь действительно полнится множеством слухов и страхов, и страх мобилизации не единственный.

Мариуполь и СМИ

Во время пребывания в городе узнаю, что сюда едут журналисты польского телеканала. Меня просят свести их с местными жителями, которых можно будет расспросить о жизни и планах на будущее. Опрашиваю знакомых, друзей и родственников, но все отказываются. Даже те, кто собираются выезжать из города. Основная причина — «сейчас не до этого» и «нет желания». Пообщаться с иностранными журналистами и познакомить их с пострадавшими от обстрела на жилмассиве «Восточный» соглашаются только в волонтерском центре «Новый Мариуполь». Активные жители города, обеспечивающие надежный тыл украинской армии и помогающие переселенцам, сейчас рады любой возможности, чтобы достучаться до центральной власти или мировой общественности и рассказать им о проблемах города.

В нежелании мариупольцев с менее активной позицией рассказывать о себе есть еще кое-что, кроме естественной реакции на настырных журналистов, выспрашивающих о том, каково это, жить в прифронтовой зоне. В связи с бурной деятельностью спецслужб и военных по выявлению диверсантов в Мариуполе, многие опасаются высказывать свои взгляды вслух от греха подальше. Даже если эти взгляды далеки от радикальных или откровенно антиукраинских. «Мне очень жаль, что экономика Украины рушится, что погибло и покалечено много молодых людей, гибнет генофонд нации. Украина настолько погрязла в долгах, что самостійною не будет уже никогда, — говорит в частной беседе юрист одной из бюджетных организаций города. — Я думаю, мнение мариупольцев не изменилось. Просто мариупольцы научились его скрывать. Если на заседание сессии городского совета приходит представитель центральной власти и говорит, что все телефоны депутатов прослушиваются, о них все знают, угрожает им и говорит, чтобы они читали Уголовный кодекс, это не нормальная ситуация. Писать что-либо на эту тему или говорить об этом по телефону сейчас опасно для жизни. Всё как при Сталине». По словам другой сотрудницы этой организации, где большинство работников — женщины за 50, не доверяющие не только украинской власти, но и украинским СМИ, на работе даже побоялись открыто праздновать 23 февраля. Красную дату в календаре отметили, но отпраздновали ее под видом Масленицы, с блинами.

«Честно, я перестала смотреть в интернете и по ТВ политические новости, чтобы голова была свободной. То, о чем говорят люди, бывает жутко слушать, но верить я тоже не могу, пока сама не увижу. Предпочитаю быть отстраненной от ситуации и просто жить, как получается, и работать, принося пользу родному городу», — признается моя собеседница, которая в последнее время даже в соцсетях предпочла спрятать свою фамилию. Но большинство, конечно же, держит руку на пульсе событий, в том числе продолжая смотреть российское телевидение (благодаря спутниковой тарелке или интернету). Многие делают это с аналитической целью, чтобы сравнить получаемую информацию с версией украинских СМИ. Как правило, эти мариупольцы до конца не верят ни тем, ни другим. Но хватает и тех, кто доверяет только российским каналам, а значит смотрит только их. Вопрос успешности информационной политики Украины на востоке — это, в первую и последнюю очередь, вопрос доверия.

Народная молва

Из-за того, что доверие к СМИ достигло критически низкой отметки, люди все больше доверяют только самим себе и своим близким. В Мариуполе множатся частные расследования обстрела жилого района, когда инициативные жители выезжают на место событий и делают свои расчеты траектории полета снарядов «Града». Собственные фотоотчеты и наблюдения выкладывают потом в интернете и соцсетях.

Но по охвату аудитории интернет, конечно же, уступает в Мариуполе живому общению. Пожалуй, самым актуальным средством массовой информации здесь уже давно стало сарафанное радио. По городу циркулирует уйма слухов и легенд. Каким из них верить — страшилкам о Нацгвардии и бойцах добровольческих батальонов, якобы насилующих местных девушек с применением монтажной пены, или секретном протоколе к минским соглашениям, согласно которому Мариуполь должен отойти ДНР, — каждый решает сам. Но вряд ли стоит приписывать их создание только специально обученным людям, распространяющим в городе дезинформацию (хотя без них дело тоже наверняка не обходится, информационную войну никто не отменял). У страха глаза велики, а в военное время — огромны, поэтому для появления очередного мифа сейчас достаточно личных стереотипов и эффекта «испорченного телефона». Даже повод не всегда является обязательным условием.

«Не так давно был случай, когда школьника задержали военные и несколько часов возили по городу, задавая разные вопросы. Через некоторое время после этого в школе, где учится старшая дочь, одна девочка не пришла после уроков домой, — рассказывают мне на семейном застолье. — На телефонные звонки не отвечала целый день и только вечером мама позвонила директору и сообщила, что девочка дома. Мама сказала, что девочку забрали военные, а домой она вернулась с пробитой головой, поэтому завтра никуда не пойдет. На следующий день в школу приходили сотрудники СБУ, а в конце недели директор пошел навестить семью, чтобы обо всем расспросить. Когда пришел, то оказалось, что травм у девочки никаких нет, а дома ее не было, потому что просто загулялась. После этого девочку исключили из школы».

Хотя поводов для негативных историй, конечно, тоже хватает. Ведь в реальной жизни военные не всегда отвечают героическому образу, созданному в СМИ. «По телевизору сказали, что военным запретили покупать в магазинах водку, — рассказывает мама подруги. — И как раз после этого вижу в супермаркете военного в камуфляже, в алкогольном отделе. Смотрю, он бутылку водки в корзину кладет. А я сдуру возьми и ляпни: вам же запретили спиртное покупать, вы разве не слышали? Он на меня зыркнул и говорит: Я офицер, нам можно, это рядовым запретили». Наша знакомая вспоминает историю с улыбкой, но признается, что тогда было не до смеха: «Я потом еще долго гуляла по магазину, боялась выйти. И даже позвонила дочке, чтобы рассказать, в чем одета — на случай, если домой не дойду».

У многих мариупольцев есть родственники в близлежащих селах, поэтому новости с фронта они часто получают не с экранов мониторов или телевизоров, а от местных жителей, которые стали участниками боевых действий поневоле. «Дед живет в селе недалеко от Мариуполя, в котором стоят сепары. Заняли детский сад в центре села и один дом брошенный. Один из «Градов» стоит в огородах недалеко от дома, где наши родственники живут. Если прилетит ответка, то прямо к ним», — рассказывает с грустью друг.

Хотя в Мариуполе живет около полумиллиона людей, у всех между собой находятся общие знакомые. Правило шести рукопожатий здесь сводится, как правило, к трем. Один из погибших в феврале мирных жителей села Широкино под Мариуполем, которое полк «Азов» освобождал от боевиков, оказался отцом моих дальних знакомых. В доме, где он жил вместе с женой, нет подвала, поэтому во время обстрелов они прятались у соседей. У тех, правда, тоже нет подвала, зато есть большая яма в огороде. Но снаряд настиг мужчину не в яме, а во дворе. Семье не разрешили вывозить тело или хоронить в селе, поэтому могилу пришлось копать в огороде...

***

До закрытия театральной кассы остается пять минут. Подбегая к кассе Драмтеатра в центре Мариуполя, вижу, как оттуда выходит женщина и поеживаясь от холода вглядывается куда-то вдаль. Оборачиваюсь и вижу, как вдоль театральной площади поворачивает на центральную улицу колонна БМП с украинскими флагами. На каждой их них сидят военные. Кое-кто из одиноких прохожих машет им рукой. До театра долетает шум и грохот от передвижения военной техники. Мы стоим с кассиром и провожаем военных взглядами. «Прям мороз по коже», — говорит она. Спектакль, на который мне удается взять билеты (одни из последних, почти все места уже распроданы), называется «Как стать бессмертным».

Тема бессмертия сейчас актуальна в Мариуполе. Надпись на рекламе аптеки в центре города гласит: «Эликсир бессмертия ожидается. Все остальное в наличии». И пока эликсир бессмертия не подвезли, мариупольцам остается надеяться только на то, что перемирие будет настоящим, а переговоры — не напрасными. Потому что когда полем боевых действий становится твой дом, то в мишень превращаются все, и оружие уже не воспринимается как панацея и средство защиты.