Верховный суд разрешил проблему, существовавшую все годы войны — адвокат Наталья Фещик

Решение Верховного суда разрешило проблему, существовавшую из-за событий на востоке Украины. Подробности дела, по которому принято знаковое решение, и о его значении для правоприменительной практики «Ракурсу» рассказала адвокат Наталья Фещик, защитник одного из обвиняемых.

— Наталья Николаевна, недавно Верховный суд принял очень важное, даже, можно сказать, прецедентное решение по делу, где вы выступили защитником одного из подсудимых.

— Решение Верховного суда действительно является прецедентным, и я им горжусь.

Мы участвовали в деле не с первых заседаний, вступили в него в рамках волонтерской деятельности по просьбе Юридической сотни.

Наше дело, которое дошло до Верховного суда, касается военных, участвовавших в событиях в зоне АТО. Сначала они были добровольцами, однако на момент рассмотрения дела имели статус военнослужащих.

Украина достаточно давно фактически находится в состоянии войны. Но в нормативных актах этот период называется по-разному: сначала АТО, затем — Операция объединенных сил (ОOС), было даже военное положение, а сегодня это снова ООС. Несмотря на все эти наименования, статус и полномочия военных до конца не урегулированы. Я говорю именно военных, потому что с добровольцами ситуация остается еще более проблемной.

Есть Закон Украины «О борьбе с терроризмом», он содержит перечень учреждений и лиц, на которые возложены соответствующие полномочия. Там есть очень широкий спектр прав, которые распространяются на всех лиц, осуществляющих борьбу с терроризмом, в том числе на военнослужащих.

В нашем деле все действия, совершенные военнослужащими, подпадают под определенные этим законом полномочия. Но даже если предположить, что бойцы нарушили закон и их действия содержат в себе признаки уголовного преступления, то в Уголовном кодексе есть отдельный раздел XIX — Преступления против порядка несения военной службы.

Впрочем, в течение пяти лет войны сложилась такая практика, что, как правило, инкриминируемые военнослужащим действия квалифицируются не по разделу XIX Уголовного кодекса, а по общим. Я считаю это неправильным. И именно решение Верховного суда, о котором мы говорим, наконец, после пяти лет событий на востоке Украины, разрешило эту проблему.

Три года под стражей до решения суда

Эти события происходили в конце 2015 года, во время активной фазы боевых действий.

Осматривая боевые позиции, военные получили от командования информацию о том, что в зоне активных боевых действий, так называемой нулевке, находится неизвестный на красном автомобиле. Военные подошли к мужчине, чтобы установить его личность. Никаких документов он при себе не имел, назвался представителем полиции, впоследствии уточнил, что является участковым и проводит «разработку наркоманов». Предложил убедиться в том, что он говорит правду, в ближайшем опорном пункте полиции, добравшись туда на его автомобиле. Ведь, как известно, в 2014‒2015 годах материально-техническое состояние Вооруженных сил было в довольно-таки плачевном состоянии.

В опорном пункте мужчину никто не узнал, поэтому военные решили передать его военному командованию — своему непосредственному руководителю взвода, Игорю Радченко, позывной Рубеж. На месте командира не оказалось — он был в отпуске.

Машину они подвезли, как договорились с этим мужчиной, до Дзержинского управления полиции, где он якобы работал.

Фактически выведя его из зоны боевых действий и понимая, что все эти поездки отнимают много времени, а нулевка не может быть без присмотра, военные оставили его и вернулись на боевые позиции. Уже там моему подзащитному Николаю Агапову, который исполнял обязанности командира отделения, позвонил старший, Соловей, и сказал: «Коля, приезжай, подпиши документы, что задержал сепаратиста».

Николай приехал, подписал документы. Его тут же задержали и сказали: «Ты подписал не те документы, что ты задержал сепаратиста, а задержали тебя»...

Военнослужащим инкриминировали несколько статей: похищение человека, угон автомобиля, посягательство на жизнь представителя правоохранительных органов, ст. 348 УК — тяжкая, предусматривает пожизненное лишение свободы. Были и другие статьи: о наркотиках, потому что у этого потерпевшего (А. Баркова) был отобран пакет с веществом, похожим на наркотики. Одному из военных грозило пожизненное заключение.

— Из материалов дела следует, что их задержание стало неожиданностью для военных, хотя с уголовным правом в своей жизни они уже сталкивались. Они не отдавали себе отчет, как могут выглядеть их действия с точки зрения Уголовного кодекса?

— Наши подзащитные понимали, что есть закон о борьбе с терроризмом, и были уверены в своей правоте. Когда их задержали, они действительно не осознавали проблемы и думали, что вопрос сразу же закроется. Искренне считали, что исполняют свои обязанности. Кстати, они также считали, что в условиях войны существуют военные суды, но это уже другая тема. Они и до сих пор искренне не понимают, что происходит, так же, как их побратимы, другие военные и даже представители Генштаба ВСУ, которые, кстати, очень активно нас поддерживали во время всего судебного разбирательства и даже в суде кассационной инстанции.

Мой подзащитный Николай Агапов до сих пор считает, что поступил правильно и что именно так они должны были действовать в той конкретной ситуации. А еще он глубоко убежден, что если бы он не пошел туда, на восток, то, например, я и моя семья могли бы жить в таких условиях, как живут люди там, на востоке, а то и вообще в России. Поэтому позиция выбрана и нужно идти до конца. «Кто бы сделал, если не мы?» — для них это риторический вопрос, потому что ответ они знают. И таких очень много. У этих людей нет размышлений и сомнений касательно «искусственной войны». В то же время в их адрес все чаще звучит вот это: кто тебя туда посылал?

Да, возможно, суд мог признать, что они где-то превысили свои полномочия, что-то сделали не так. Мы же были уверены в том, что суд должен сказать: «Да, это военные, и они исполняли свой долг в той ситуации». Как они его исполнили, насколько законом обоснованно — это другой вопрос, но они исполняли свой конституционный долг защиты Родины и не имели преступного умысла.

В первой инстанции защиту не услышали, в апелляционной — сфальсифицировали материалы

— Защита не отрицала самого факта задержания лица, который лег в основу уголовного дела...

— Логика линии защиты заключалась в неправильности квалификации действий военных при исполнении ими служебных обязанностей. Даже если предположить, что действия содержат состав преступления, квалификация должна быть в соответствии с отдельным разделом Уголовного кодекса. Также мы говорили о недопустимости доказательств и отсутствии состава преступления. К сожалению, в первой инстанции коллегия судей в составе Е. Белостоцкой, Е. Наумик, А. Мироседи, где мы вступили в дело уже почти на этапе дебатов, нас не услышала.

Тогда ст. 348 УК переквалифицировали в ст. 115 — то есть покушение на убийство лица, но не работника правоохранительных органов, за что санкция предусматривает пожизненное. Кстати, здесь прокуратура сама изменила квалификацию. Наверное, очень мы их достали.

В итоге обвинение просило 12 лет лишения свободы, суд вынес приговор — двум ребятам по восемь лет, а моему подзащитному — восемь с половиной с конфискацией имущества.

— Апелляционная инстанция поддержала решение суда первой инстанции.

— Да, и когда мы шли в апелляцию, я хоть и была уверена в нашей правоте, на оправдательный приговор не рассчитывала, надеялась, что дадут хотя бы «по отсиженному».

В решении суда были не только искажены показания свидетелей, но и написано то, чего они вообще не говорили.

Коллегия судей апелляционной инстанции вела себя достаточно незаангажированно, они вдумчиво задавали вопросы, слушали, в общем, делали вид, что действительно пытаются разобраться. Но объявленное решение суда шокировало. Невозможно понять, как при отсутствии доказательств можно выносить такое решение.

Получив полный текст решения апелляционного суда, я была поражена еще больше. Там были не только искажены показания свидетелей, но и написано то, чего они вообще не говорили. В частности, суд апелляционной инстанции в составе Э. Ковалюмнус, В. Акуленко и Ф. Шигирта аргументировал свою позицию показаниями свидетелей, которые он даже не изучал. По сути, это фальсификация.

Даже коллега из одной из местных прокуратур города Киева, с которым мы советовались при подготовке к кассационному рассмотрению, был сильно удивлен, как это удалось собрать всех свидетелей, чтобы они так красиво единодушно давали показания.

Нормы материального права: нарушение и восстановление

Главное, с чем у меня была проблема при написании кассационной жалобы, — это нарушение норм материального права. Я колебалась, писать ли об этом и подчеркивать ли, что действия военных должны квалифицироваться по отдельному разделу Уголовного кодекса, потому что боялась, что суд кассационной инстанции не захочет услышать защиту. Ведь подобные дела уже были, в частности, в отношении пограничника Сергея Колмогорова.

И все-таки мы с Николаем решили так сделать, ведь на самом деле именно этот принципиальный вопрос был главным. «Кто, если не мы», — говорил мне Николай. Поэтому первым пунктом кассационной жалобы указала на нарушение норм материального права и отметила, что должна быть изменена судебная практика.

Последнее разъяснение Верховного суда на тему военных преступлений было датировано 2002 годом.

Эта проблема старая, очень важная, и она до сих пор не была решена. Мы много советовались с коллегами, другими юристами, решили даже провести круглый стол на тему квалификации преступлений, совершенных военными. Мероприятие прошло успешно: там были военные прокуроры, общественные активисты, адвокаты, ученые и военнослужащие. Мы единогласно констатировали, что все эти годы проблема существует без решения. Было совместно решено обратиться в Верховный суд с просьбой предоставления соответствующего разъяснения. Ведь последнее разъяснение на тему военных преступлений датировано 2002 годом.

Так получилось, что круглый стол и наше заседание практически совпали.

Готовясь к важному делу, как и другие юристы, я стараюсь хотя бы на уровне СМИ отслеживать информацию о тех, кто будет его слушать. Прочитав решения и выступления членов коллегии Верховного суда, которые должны были рассматривать наше дело, я была оптимистично настроена, что придало мне еще большего азарта и уверенности в победе.

Заседание суда кассационной инстанции проходило даже не так, как я надеялась, а гораздо лучше. Приятно удивил председатель Кассационного уголовного суда ВС, один из членов коллегии господин Кравченко. Он задавал очень правильные, четкие вопросы по существу.

Должна сказать, что сторона обвинения пришла совсем не подготовленной. То, что они говорили, шло вразрез не только с материалами дела, но и с законом.

Вина, состав преступления, умысел

— Дело все-таки отправлено на новое рассмотрение, хотя защита просила поставить точку...

— На самом деле еще на стадии подготовки кассационной жалобы я понимала, что, учитывая нарушения, которые были допущены на предыдущих этапах, это должно быть новое рассмотрение. Но очень хотелось завершения. В частности, чтобы отдохнули наконец люди, которые на момент рассмотрения более трех лет находились в местах лишения свободы.

Не говоря уже о том, что если снова отправят дело в тот же Донецкий регион в Константиновский суд — это будет очень непросто как для наших подзащитных, так, честно говоря, и для меня как защитника. Поэтому несмотря на то, что было написано мной в кассационной жалобе, признала перед судом, что, безусловно, понимаю: речь может идти только о новом рассмотрении, но я прошу принять законное и справедливое решение.

Суд был в совещательной комнате очень долго, почти полтора часа. Он решил отменить решения обеих инстанций и направить дело на новое рассмотрение. Один из наших подзащитных, Николай Агапов, был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. И это была красивая победа. Есть уверенность, не последняя.

Юристам могут быть полезны выводы суда о недоказанности вины и наличии состава преступления.

Мы с нетерпением ждали полного текста судебного решения, поскольку, кроме нарушения нормы материального права, там были еще и другие нарушения по доказательности, доказанности и т. п.

Когда увидели в Реестре судебных решений полный текст, он вызвал еще больший восторг коллегией судей. Помимо прецедентного момента — указания на то, что военнослужащие должны судиться по отдельному разделу Уголовного кодекса, — были также отражены еще и другие вещи, которые свидетельствовали, что судьи услышали защиту. В частности, думаю, что юристам в работе с другими делами могут быть полезны также выводы суда о недоказанности вины и наличии состава преступления.

Суд кассационной инстанции акцентировал внимание на том, что при вынесении обвинительного приговора исходя из содержания статей, предусматривающих разбойное нападение, умышленное убийство, хранение наркотических средств, должно быть четко доказано и отражено наличие состава преступления, в том числе умысла. Если это умышленное убийство, то умысел убийства и невозможность доведения его до конца.

Суд указал, что процессуальный документ составлен неправильно, а такие нарушения приводят к признанию доказательств недопустимыми.

Моему подзащитному инкриминировали, что он не смог довести убийство до конца по независящим от него причинам. Речь шла о «попытке умышленного убийства» с расстояния два метра травматическим пистолетом, хотя лицо является военным снайпером у него на плечах был автомат Калашникова. То есть средства и возможность довести преступление до конца однозначно были.

Что касается разбойного нападения, мы в суде настаивали на том, что должен быть доказан корыстный мотив. У задержанного были при себе телефон, деньги, золотое кольцо и цепочка, травматический пистолет и автомобиль. Военнослужащие забрали только телефон, на котором панорамная съемка боевых позиций, и наркотики, чтобы передать командованию в качестве вещественного доказательства, изъятого ​​у задержанного. Верховный суд согласился, что корыстный мотив здесь совершенно не доказан.

Касательно наркотиков там еще были нарушения при их изъятии и оформлении. При таких следственных и процессуальных действиях должен был составляться другой процессуальный документ, должен был быть протокол обыска лица и т. п. Суд обратил на это внимание и указал, что процессуальный документ составлен неправильно, а такие нарушения приводят к признанию доказательств недопустимыми.

— Можно утверждать, что указанное решение Верховного суда по вашему делу решает глобальную правовую проблему?

— Да. Потому что нарушение норм материального права — это основания для отмены на уровне Верховного суда решений суда и направления на новое рассмотрение.

Думаю, решение должно стать ориентиром для органов досудебного расследования, военной прокуратуры. Даже на круглом столе, о котором мы говорили, военный прокурор нас поддержал и отметил, что проблема квалификации преступлений, совершенных военными, действительно существует. Но до тех пор, пока не было четкой позиции высшего суда, прокуратура могла чувствовать себя достаточно свободно, а теперь они четко понимают: если ты допустил нарушения, вся работа пойдет наперекосяк.

В то же время существовавшая ситуация не была положительной и для органа досудебного расследования, ведь если правоохранительная система даже не способна правильно квалифицировать события, это дискредитирует ее в первую очередь.

Обычно уголовные производства слушаются довольно долго. Многие дела неправильно квалифицируются еще на стадии досудебного расследования, обвинительного акта и в суде первой инстанции. У нас есть другое уголовное дело, где мы на стороне потерпевшего, и там я также вижу неправильную квалификацию.

Потерпевшая там — мать убитого военнослужащего. Женщина уже два года ждет вынесения приговора. Она прошла семь кругов ада и еще будет ходить по судам как минимум год. В конце концов дело дойдет до Верховного суда — здесь увидят нарушения, его отправят на новое рассмотрение и мать снова будет вынуждена идти по новому кругу.

То есть здесь уже речь идет не просто о процессе, но и о важных моральных вещах, ведь получается, что человек лишен возможности справедливой компенсации в обозримом будущем.

Мифы и слухи о подходах к военным и «сепаратистам»

— Наталья Николаевна, вы сопровождали достаточно много дел военнослужащих pro bono, слышали информацию из первых уст и можете оценить ее как юрист. Понимаю, что однозначный объективный ответ здесь дать сложно, поэтому спрошу только о вашем личном впечатлении. Сейчас весьма распространено мнение, что государственная политика заключается в том, чтобы «сажать патриотов и отпускать сепаратистов». Разделяете ли вы его?

— Честно говоря, до недавнего времени я сама придерживалась такого мнения, что обвиняемых по статьям, в частности, о сепаратизме отпускают и к ним более лояльное отношение, а к нашим военным — более жесткое. Даже в общении с международными организациями и нашими организациями по защите прав человека мы неоднократно поднимали и обсуждали этот вопрос. И все мы были согласны с тем, что такая проблема, такой перекос имеет место.

Впрочем, несколько месяцев назад, уже готовясь к рассмотрению дела кассационным судом, я понимала, что все об этом говорят, но статистических данных и конкретных решений никто не анализировал. Поэтому я решила хотя бы поверхностно просмотреть Реестр судебных решений, и, честно говоря, моя позиция изменилась.

На самом деле очень много приговоров с большими сроками есть в отношении как «сепаратистов», так и военных. В то же время многих военнослужащих освобождают так же, как и сепаратистов. То есть однозначно нельзя утверждать, что существует некий четкий уклон в ту или иную сторону.

Есть несколько резонансных дел в отношении сепаратистов, например, дело Нели Штепы, дело одного из руководителей Севастопольской мэрии Олега Кизименко. Как пишут СМИ, оба они сейчас на свободе. Но ведь для того, чтобы оценивать такие решения, нужно знать суть, доказательную базу, ведь из-за резонанса суды, возможно, более внимательно относились к материалам, которые в очень многих случаях правоохранительная система, к сожалению, не может подготовить качественно. Поэтому по вполне понятным причинам у общественности может складываться такое мнение, что сепаратистов отпускают.

Вот, например, представитель военной прокуратуры на том же круглом столе приводит цифры — 10 тыс. осужденных военных.

Мы подавали официальные запросы в правоохранительные органы, в учреждения предварительного заключения, отбывания наказаний — нигде таких цифр нет. С одной стороны, это не объективная информация, поскольку не все лица, которые были в зоне АТО, имеют официальный статус военных. Статистики по добровольцам нет.

С другой стороны, даже если считать тех людей, то это значительно меньше. Там не то что нет тысяч — сотни с натяжкой. Зачем это делается, я не знаю, но это создает ложное представление общества, что военнослужащие, защитники Украины сидят, а врагов выпускают на волю.

Еще думаю, есть проблема неправильного медийного освещения и в целом политики государства. Если бы проводился объективный анализ судебных решений, там были бы совсем другие данные, и они были бы не такие страшные.

О преступлениях в «мирное время»

— По рассказам очевидцев и из докладов международных организаций известно, что нарушений закона есть множество не только с той стороны. Каково ваше впечатление о ситуации в прифронтовой зоне?

— Конечно, я пыталась разузнать о таких обстоятельствах, расспрашивала многих непосредственных участников АТО. Просто собирала информацию для себя, чтобы понять, что там происходит даже не с правовой, а чисто с человеческой точки зрения.

Да, в частных разговорах практически все признают, что имели место те или иные незаконные действия. Особенно их много на первых этапах. Добровольцы шли на фронт с лопатами и ножами — у кого что было. И воевали тем, что было. Потом у них появилось много трофейного оружия. Но завладение трофейным оружием в мирное время — это кража...

— Это потому что государство до сих пор не урегулировало должным образом юридическую сторону происходящего на востоке?

— Мне кажется, здесь вопрос даже не в том, что государство должно было дать в этой ситуации закон. Он у нас есть давно. Здесь политика то ли государства, то ли отдельных субъектов в части применения этого закона. А применять его не хотят.

Закон о борьбе с терроризмом на практике не применяют должным образом, и проблемы злоупотребления есть во всем, даже с получением статуса участника боевых действий.

На момент, когда это была Антитеррористическая операция, это был закон о борьбе с терроризмом. О нем стоит больше говорить, потому что почти четыре из пяти лет в стране была Антитеррористическая операция, фаза активных действий. Это довольно неплохой закон, в нем хорошо выписаны полномочия лиц, осуществляющих борьбу с терроризмом. Но на практике его не применяют должным образом, и проблемы злоупотребления есть во всем, даже с получением статуса участника боевых действий.

Дела в отношении военных не должны рассматриваться там, на востоке нашей страны, подсудность необходимо изменить.

Еще один аспект. Судьи осуществляют судопроизводство на своей территории, и они тоже люди. Сегодня они принимают решения в пользу военных, которые пришли, грубо говоря, защищать их от тех, кто там — местный. И никому не понятно, какой завтра будет политика государства. А нужно-то дальше жить, оставаясь там.

Более того, и в первой, и в апелляционной инстанции были судьи — переселенцы с оккупированной территории, там у них и семья, и имущество — все. Это большая проблема, которую не сложно понять чисто по-человечески. Уже было три законопроекта об изменении подсудности по делам о военных, один из которых готовили мы с коллегами, но, к сожалению, они не нашли поддержки. Такие дела не должны рассматриваться там, на востоке нашей страны, подсудность необходимо изменить.

— Вы за военные суды?

— У меня не было опыта работы с военными судами. В то же время слышала о них только самые лучшие отзывы. Я не уверена, что следует восстанавливать именно военные суды, понимаю, что это затратно по времени и ресурсам, но специализация на уровне судов, безусловно, должна быть. Например, как есть специализация по несовершеннолетним. Потому что военный судья понимает атмосферу и ситуацию, знает соответствующую нормативную базу.

Решение Верховного суда по делу, в котором мы участвовали, дает возможность помочь значительно большему количеству людей, чем мы могли бы сделать по каждому делу лично.

Занимаясь этим вопросом в качестве защитников, мы изучали абсолютно новую для себя сферу — военные уставы. Это достаточно проблемно и сложно, и потому очень мало адвокатов разбираются в этом.

— Знаю, что после решения Верховного суда к вам обращается большое количество военных с просьбой о помощи в их делах.

— Да, но мы просто не в состоянии оказать помощь всем, кто в ней нуждается. В то же время достигнутые нами результаты значительно облегчают работу тех защитников, которые помогают военным. И думаю, что решение Верховного суда по делу, в котором мы участвовали, дает возможность помочь значительно большему количеству людей, чем мы могли бы сделать по каждому делу лично. Это подтверждается и тем количеством звонков, которые я получаю с просьбой предоставить данные решения суда.

— Военные — непростой контингент для защитника? Вы женщина, не служили в армии, не имеете боевого опыта, вам удается находить общий язык, несмотря на специфику?

— Когда мы только начинали заниматься военными делами, в том числе и криминального характера, к нам обратились с просьбой об оказании помощи по одному из них. Фабула в двух словах звучит так: нулевка, военный ночью услышал голоса в покинутом доме и бросил туда гранату. Оказалось, что в доме были... женщина и четверо детей.

Мы не взялись за это. Но поработав значительное время с военными делами, проанализировав множество различных ситуаций, я понимаю, что если этот военный был в зоне активных боевых действий под обстрелами день за днем, пять дней нормально не спал, не ел, и когда он подошел к дому и услышал там голоса... Это трагедия. Но надо понимать, что происходит там. И что происходит там с людьми.

Я спросила как-то своего подзащитного, не страшно ли ему убивать людей. Говорю, что я бы не смогла. Он ответил, что у каждого военного есть своя точка невозврата. Однажды они шли по лесу, увидели яму, накрытую ветками, подумали, что там может быть оружие, зная, что на той территории орудовали кадыровцы. Когда оттащили ветки, под ними оказалась полная яма изувеченных женских тел. Для него это стало точкой невозврата. Он сказал, что после этого перестал видеть людей в тех, кто по ту сторону...

Поэтому я думаю, что должна быть специфика, и опыт, и понимание, ведь не зная всех психологических моментов, никогда не примешь объективное решение.